Внезапно откуда-то издали донеслась быстрая дробь копыт. Извозчик кричал во всё горло: «Ха-бар-да!!!», то есть посторонись! Пара вороных, запряженная в старинный экипаж, галопом промчалась по широкому и правильному Головинскому проспекту, и, осаженная туго натянутыми вожжами, остановилась на тенистой аллее у самого дворца наместника, вход в который охраняли два жандарма в голубых мундирах. Стало понятно, что великий князь принимает высоких гостей… Он пошёл дальше, встречая на своём пути чиновников с тросточками, в модных пальто «а-ля полька», гуляющих под ручку с дамами в парижских шляпках с густыми перьями…
Когда спустя время он остановился, чтобы перевести дух, то, оглянувшись по сторонам, понял, что находится в саду. В том самом Гульбищном саду «Муштаид», где ещё в детстве играл вместе с «калантаровскими» детьми под неусыпным надзором их строгих тётушек. Какое же это было беззаботное, беспечное время!
Он продолжил бесцельное блуждание по аллеям сумеречного парка, шурша опавшими листьями, временами останавливаясь, чтобы что-то неразборчиво пробурчать самому себе. Ему слышались то едва уловимые шорохи падающих с дерева веток, то редкие крики птиц, то шум ветра и сухих листьев на этом блекло-оранжевом окрасе земли под низко нависшим серым потолком неба.
Сегодня здесь было почти безлюдно, а те немногие, что прогуливались, кто в одиночку, кто – с детьми, а больше – парочками, – наслаждались теплом слабеющего осеннего солнца, отчаянно и безуспешно сражавшегося сейчас с густыми лиловыми облаками. Небесное светило печально и вдумчиво взирало сквозь осеннюю дымку на жёлто-багряную листву парка, как смотрит старый друг перед долгой-долгой разлукой.
Его одолевали тягостные мысли об Элизабед, о своей непутёвой жизни. Но сквозь их плотную завесу всё же упорно пробивались звуки с улицы, прилегающей в парку: лай голодных собак, недовольных наступлением холодов, ржание запряжённых лошадей, крики раздражённых тяжёлой жизнью извозчиков, приглушённый стук колёс их чёрных фаэтонов, чередовавшийся со скрипом фонарей под натиском ещё не сильного ветра. Немного раньше ему раза два послышались как будто отдалённые звуки какой-то песни, но теперь совершенно ясно начал доноситься красивый мужской голос откуда-то из глубины парка. И как он пел! А музыка его незримым магнитом притягивала к себе слушателей.
Нико, повинуясь неведомой силе, потянулся туда же. Здесь, в центре парка, под полусферой, находилась сцена, на которой длинный и тощий, но изящно одетый мужчина, обладая непревзойдённым басом, пел чувствительный романс о любви, искусно подыгрывал себе на рояле и раскачиваясь в такт, а голос его рыдал! Люди, обступившие сцену, вздыхали и вытирали глаза, кто от умиления, а кто – от слёз и тоски.