Большой самовар с начищенными до солнечного сверкания боками громко пыхтел и манил к себе. Но от этого шума, столь похожего на пыхтение ненавистного паровоза, лицо Нико передёрнула судорога. В голове застучало так, точно стучат колёса его поезда по навершию рельс и на их стыках. Вспомнил он, как сидит на своём «тормозе» в тулупе и шапке с рукавицами, а поезд натужно скрипит буферами, сцеплениями. и всё стучит и стучит колёсами в его беспокойном сердце, а зубы его стучат ещё громче самих колёс… А потом вдруг раздаётся жуткий гудок, от которого в скором времени глохли сослуживцы, один за другим. Воистину сказано, что паровозный гудок лучше слышать издали…
Они пили чаю из пузатого самовара. Нико постепенно удалось преодолеть природную свою застенчивость, и молодому человеку в доме господина Калюжного стало ясно, что у нежданного гостя открытое и доброе сердце. Он бессвязно рассказывал о своей службе, показал несколько своих картин: «Портрет железнодорожника Миши Метехели», «Портрет двух друзей – железнодорожных рабочих», и «Портрет железнодорожного начальника Кипиани». Долго рассматривал Алёша его картины, а потом признался, что такую живопись ему ещё не доводилось видеть.
Он, Алёша, оказался довольно словоохотливым, сидел перед Нико в своей золотистой шёлковой рубахе, плисовых штанах и скрипучих сапогах гармоникой. Блестели его волосы, сверкали невероятно весёлые глаза под густыми бровями и белые зубы под чёрной полоской молодых усов. Он рассказал Нико о своей жизни. О том, что родился в Нижнем Новгороде, в благополучной семье, и отец его был управляющим пароходной компанией. В три года заболел он холерой и ухаживавший за ним отец заразился и умер. Два года отучился в народном училище, но бросил его. Мать вторично вышла замуж за дворянина, который её бил, а потом Алёша пытался его зарезать. Вскоре мать умерла от туберкулёза, а следом – дед и бабка. Рассказывал, что в 10 лет он ложился на спор под поезд между рельс:
– Ой, как же жутко, но приятно чувствовать, Коленька, что вот сейчас полетишь над землёй! Но это ещё не всё. В 19 лет я стрелялся от уныния, из-за любви! Написал предсмертную записку, что хочу избавиться от зубной боли в сердце, даже анатомический атлас изучал, чтобы ненароком не промахнуться.
– Значит промахнулся. – вставил Нико, не заметив, как за длинной беседой у потрескивающей дровами печи они перешли на «ты».
– Как видишь. Промахнулся мимо сердца, в тот момент поражённого несчастной любовью. А потом, довольно скоро, пришло прозрение. Я понял, что не любил по-настоящему эту женщину. И посвятил ей эти строки: