Двадцатилетняя разница в возрасте, да и весь предыдущий жизненный опыт обязывали Морского скривиться в саркастической ухмылке, но Галочка говорила так уверенно, просто и воодушевленно, что тронула бы любого циника. Тем более цитата и впрямь была красивой.
– Хм… Что-то в этом есть, – сказал Морской. – Тут вспоминаются слова Бориса Пастернака. Одним моим знакомым он сказал, что знал двух влюбленных, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших ее.
– У вас есть общие знакомые с Пастернаком? – И без того большие глаза Галочки превратились в две громадные сияющие звезды. Пришлось объяснять, что для газетчика подобное одностороннее знакомство через вторые руки вовсе не знак какого-то отличия. – А вот Велимира Хлебникова, о котором мы сегодня неоднократно упоминали, я имел честь знать лично. И даже – на меня тогдашнего, двадцатилетнего, это совсем не похоже – не растерялся, а сказал в глаза, что вижу гения и очень этим горд.
– А он?
– Надеюсь, он все про себя знал и без моих похвал. Но для приличия, конечно, обсыпал благодарностями. Потом спросил, мол, что я сам пишу. Я не писал и в панике сбежал.
– Вы в далекой юности были ужасно стеснительный, да?
– В далекой? – Морской громко захохотал. – Сейчас, я так понимаю, в твоем представлении, у меня глубокая старость? И правильно, поделом мне!
– Нет-нет! – Галочка схватилась за голову, осознав, как неловко выразилась. – Вы не так поняли! Я вовсе не то имела в виду. Простите!
– Твое многоуважительное «вы» об этом прямо кричит! – не унимался Морской.
– Могу и на «ты», если позволите, – откупаясь от обид собеседника, предложила Галочка.
– Уж будь добра! – Морской все еще смеялся. Честно говоря, обычно он предпочитал со всеми быть на «вы», и сам не понимал, что на него нашло. Считаться для практически ровесницы твоей дочери человеком с давно утраченной далекой юностью было скорее весело, чем неуютно и, к тому же, справедливо, но промолчать не получилось.
– Итак, совсем недавно, в ранней юности, ты, – акцентируя каждое слово и тоже явно иронизируя, вернула тему в прежнее русло Галина, – был застенчив и сбежал от гения, едва он заинтересовался твоей скромной персоной… Кстати, а кто такой Хлебников?
Краем сознания Морской отметил, что в похожей ситуации кому другому непременно бы ответил: «Да так, поэт!», а про себя подумал бы сурово, мол, «С кем тут разговаривать? Оно им всем не надо». Но Галочка спросила с такой искренностью, что замыкаться даже не хотелось. Он кинулся рассказывать, попутно замечая, что даже уж немного подзабыл, как замечательно быть первооткрывателем для тех, кто не боится очаровываться и жадно впитывает новые истории. Галочка оказалась отличным слушателем. Из той породы, с кем хоть сам ты в сотый раз проговариваешь определенные слова, но переживаешь так, будто тоже только что осознал что-то новое.