Черный отбежал в лес, к самому болоту. Настроив трубу горла по камертону ветра, он взвыл – высоко, тягуче, отражая звук родному глазу луны. Лес притих, но – никто не откликнулся. Взяв новое дыхание, он продолжил петь для той безвестной души, которая способна внять смертному его унынию.
3
– Ну, мать твою, под утро развылся волчара. Катька аж из постели выскочила. Че, вопит, на комбинате пожар? А я: заткнись, дура! Гори этот комбинат синим пламенем! Она: че это, че это? – Волк, грю, а то не слыхала прежде? – Ой, жуть, жуть! Тьфу ты, дура, – Пекка Пяжиев перекуривал пазу, поплевывая. – Выжлятники на рассвете видали след. Здоровый зверюга, матерый. Видать, почуял чего…
Слушая беседы о грядущей облаве, – в основном говорили, конечно, о празднике, – Костя Коргуев испытывал тусклое смятение, как будто сборы шли по его душу. Хотя сам он успел прочистить ружьецо и пристреляться (чисто гипотетически, мысленно) из окна по воронью.
А тут еще приключилось Косте под вечер пройтись мимо комбинатовского детсада. И вот только мельком глянул Костя за забор – а там Пяжиева Катерина детей выгуливает. Сама в короткой юбчонке, в огромных резиновых ботах, ножки в голенищах болтаются… И вдруг подумалось Косте, что хорошо бы ей прикрыть эти тонкие ножки. Зачем она их напоказ выставила? Холодно, зябко!
Такие мысли родили в душе его беспокойство, и, подойдя вплотную к забору, он громко произнес:
– Ты че, мать, сбрендила? Детей в такую погоду на улицу выгонять?
– Правила у нас, – она ответила застенчиво, тихо. – Снег не снег, а прогулку отменять нельзя.
– Правила – казенные, а дети живые!
– Да мы уже и нагулялись. На комбинате смена кончилась, сейчас придут детей разбирать.
И точно: как по команде, к садику потянулись мамаши, и детсадовская пузатая мелочь постепенно расплылась по домам, за исключением двух одинаковых малышей, которые ковырялись палкой в грязи. Костя почему-то не уходил, а так и стоял за забором.
– Это братья Кабоевы, их всегда забирают позже, – сказала Катерина, будто оправдываясь.
– Сама замерзла, поди?
– Ничего, мне не привыкать.
Костя нащупал в кармане сигареты, которые вроде бы тоже промокли (или так казалось от всеобщей сырости), закурил…
– Может, прикуришь? – протянул Катерине пачку.
– Нет, нам при детях нельзя.
– Можно, нельзя… А жить вот так, по-твоему, можно?
– Помирать сразу, что ли?
Костя задумался:
– Нет, помирать – это вряд ли.
Карапуз Кабоев, рывшийся палкой в грязи, поскользнулся и грянулся на спину плашмя. Катерина принялась его подымать, суматошась и причитая, хотя тот и не ревел. Костя невзначай прикинул, что, может быть, она будет так же заботлива и к собственным детям…