– Знаешь что, – помедлив, сказал Вадим. – А может, ты опять за меня замуж выйдешь?
Он дал ей с полминуты очнуться, а потом продолжил страстно, как заговорщик, раскрывающий план захвата власти:
– Подумай. Две квартиры сможем обменять на одну большую. И дочка уже готовая есть, воспитывать вместе будем. Я раньше думал, что ребенок сам вырастет, воспитывать не надо, чтобы не сломать, как травинку, которая сама тянется к солнцу. Траву ведь никто не поучает, как ей расти, она сама все правильно делает. А теперь вижу – нельзя ребенку без матери, некоторые вещи только мать может объяснить… – он выдал это на одном дыхании, без пауз, как будто долго репетировал, держа перед глазами листок.
– Так ты… это… ради дочки, что ли?
– Нет, ты не думай. – Вадим залпом выпил стакан вина. – Я долго размышлял, и чего мы с тобой… характерами не сошлись, как говорят. Могли бы притерпеться.
– Притерпеться – это к чему-то неудобному можно притерпеться. К дырявым ботинкам, например, потому что денег нет купить новые. Но рано или поздно все равно купишь, как только деньги появятся.
– Притчами говоришь. Значит, прямо не решаешься дать отлуп. А ты не торопись, подумай. От добра-то, Наденька, добра не ищут.
От добра? Вот, значит, как. Наденька оглядела комнату еще раз: антураж сохранился прежний, разве что компьютер появился в углу, но его можно было не принимать в расчет – когда путешествуешь в прошлое, всегда что-нибудь прихватываешь с собой по ошибке. Трепетно хранимые воспоминания, радости, горечи и обиды, выцветшие открытки, зачитанные до дыр книжки, раненные временем чашки, линялые простыни вдруг сложились в единую киноленту, в почти осязаемый фильм отгоревшей жизни, болью отозвавшийся в сердце. Она невольно поискала глазами свой зеленый халатик, прожженный на рукаве, как будто он так и должен был висеть на стуле. Интересно, а сохранилась ли в шкафу посылочная коробка от Натальи Эрлих?.. Господи, да что за глупости лезут в голову? Какая еще коробка? И при чем тут добро? Конечно, Вадим никогда не хотел причинять ей зла, он же добрый, зло как-то само собой оформлялось в ее системе координат, все лучшее выворачивалось наизнанку и превращалось в идиотский фарс, а попросту – факты жизни, даты свадьбы и развода, между которыми стоял жирный прочерк.
– Как быстро перегорела жизнь, – сказала Наденька. – Как спичка, просто как спичка.
Ей представилось, как она, сидя у дровяной плиты в своем зеленом халате, тщетно пытается развести огонь, жертвуя спичками, и как Петр Николаевич, проходя мимо, ворчит по обыкновению: «Все не слава богу, все не слава богу…» Но из какой материи ткутся воспоминания? Присутствуем ли мы в них наяву, как, например, во сне? Ведь когда спим, мы не прекращаем существовать, только перемещаемся в иную реальность. Теперь, нырнув с головой в прошлое, Наденька подумала, что их жизнь с Вадимом так и не разгорелась, вот что! А дрова давно отсырели, так что не стоит теперь пытаться…