— Ты все еще любишь ее?
Гейб отвел взгляд, плечи его напряглись. Сердце девушки на мгновение замерло, а потом она почувствовала, будто в душе что-то надломилось, и это доказывало, что он все еще ей небезразличен.
— Я всегда буду любить ее.
* * *
Практически все оставшееся время обеда они промолчали, и прогулка обратно была такой же неловкой, как конькобежец, пытающийся скользить по асфальту.
Гейб поверить не мог, что она заговорила об Эмме. Братья знали, что эту тему лучше не трогать. Все, кроме Люциана, но тот умел вовремя заткнуться.
Но Ник!
Она просто задала ему тот вопрос, который не осмеливался задать даже младший брат. Никки могла не знать всю историю его отношений с Эммой, но была наблюдательна. Девушка видела достаточно, чтобы понять: это запретная тема.
И будь он проклят, если соврал!
В глубине души, в самом темном ее уголке, он продолжал любить ее, и это не давало ему покоя долгие годы.
Желание поработать пропало, поэтому он оставил Ник в мастерской, сел в машину, поехал и каким-то образом оказался у кладбища Метейри. Припарковавшись, он побрел вдоль ухоженных зеленых лужаек. Легкий ветерок играл в кронах деревьев, заставляя листья тихо планировать на землю.
Гейб срезал путь между могилами и увидел высокий мавзолей, охраняемый двумя скорбящими ангелами. Когда-то де Винсенты тоже пользовались склепом, располагавшимся позади поместья, ближе к болоту. Он не знал, почему в итоге семья начала хоронить своих на кладбище Метейри. Возможно, потому, что склеп на их земле уже не мог вместить всех умерших.
Тут были похоронены его бабка, а также несколько теток и дядей. Человек, который его воспитал, которого он всегда будет считать своим отцом, тоже покоился тут вместе с его матерью.
После того как Мадлен, его сестра, действительно умерла, ее захоронили отдельно. Церемония, конфиденциальность которой стоила Деву кучу денег.
Убийцу не положили рядом с матерью.
Гейб шагнул в сторону и сел на скамейку. Щурясь на солнце, он потянулся в карман и достал телефон. Просмотрев список контактов, нажал вызов и поднес телефон к уху.
Самюэль Ротшильд ответил после третьего гудка, и, как всегда, голос его был безжизненным.
— Вы сказали, что дадите нам три месяца. Сейчас кончается только первый.
А ему казалось, что прошло больше времени.
— Я не отступаюсь от своего обещания.
Трубка помолчала.
— Тогда зачем вы звоните, Габриель?
Он сжал челюсти и закрыл глаза.
— Хотел позвонить и спросить, как ваши дела.
— Хорошо, — последовал стандартный ответ.
Гейб вздохнул.
— Знаю, что не нравлюсь вам, и вы беспокоитесь о том, что я собираюсь делать. Но у меня есть право на этот звонок. У меня есть право и на гораздо большее, Самюэль.