Найтхаук попытался вымолвить «Мелисенд», но ни губы, ни голосовые связки не слушались. Он ограничился: «Ради нее».
— А-а-а, — протянул Эрнандес. — Действительно, ты еще у нас такой молодой и глупый. — Он повернулся, обращаясь к другому человеку, находящемуся вне поля зрения Найтхаука. — Подойди и попрощайся с бесстрашным юным героем, который пытался вырвать тебя из моих когтей.
И тут рядом с Найтхауком возникла Мелисенд.
— Ты дурак.
От боли его тело свело судорогой.
— Я знаю.
— А теперь ты умрешь.
— Все умирают. — Молодой человек зашелся кашлем, выплевывая кровь.
— Тебе надо было остаться в Олигархии, — зло бросила Мелисенд.
— Вероятно. — От потери крови у него все плыло перед глазами.
— Так почему же ты не остался?
Губы Найтхаука шевельнулись, но с них не сорвалось ни звука.
— Все это очень трогательно, — усмехнулся Эрнандес, — но, боюсь, пора ставить точку. Что ты хочешь сказать на прощание?
Вновь беззвучно шевельнулись губы.
— Наклонись к нему и постарайся услышать, что он говорит, — приказал Эрнандес.
— Почему я? — резко обернулась Мелисенд.
— Ты с ним спала. Кому же еще пристало услышать его последние слова?
Женщина зыркнула на Эрнандеса, потом опустилась на колени, наклонилась над Найтхауком, прислушалась.
Тут же раздался выстрел, и синекожую Жемчужину Маракаибо отбросило на пол. В ее груди зияла дыра размером с талер Марии-Терезии.
— Я избавил вас от лишних хлопот, — прошептал Найтхаук, когда Эрнандес выбил у него из руки керамический пистолет и поднес дуло лазера к его голове.
Наутро Найтхаука похоронили в безымянной могиле рядом с Жемчужиной Маракаибо. Рождественский Пастырь шел по большому кладбищу, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на десятки вооруженных людей, настороженно следящих за каждым его движением. У могилы он остановился, склонил голову, губы зашептали слова молитвы.
— Я ожидал увидеть вас на кладбище, — Эрнандес присоединился к нему.
— Я ненавижу церковные службы.
— Но любите церкви.
— Эта маленькая. И красть в ней нечего, за исключением, быть может, креста за алтарем.
— Как вы это узнали? — удивился Эрнандес. — В церкви вас никто не видел.
Рождественский Пастырь улыбнулся.
— Долго бы я продержался на плаву, если б люди замечали меня там, где я работаю?
— В чем-то вы, конечно, правы. Но держаться на плаву вам осталось считанные минуты. Сейчас я отправлю вас на дно.
— Помолчите, все-таки надо уважать мертвых.
— Когда вы закончите молиться за упокой души Вдоводела, прочитайте молитву и за себя, — продолжил Эрнандес. — Потому что вскорости вы присоединитесь к нему, где бы он ни был.