Калачов неслышно вошёл в прохладу школы.
— Здравствуйте, Виктор Николаевич! — обрадованно снялась с места дородная учительница. Калачов послушно остановился. Здесь он — Виктор Николаевич, не забыть. — Виктор Николаевич, у нас у розетки эта штука оторвалась — я так боюсь! Можно там что-то сделать? Ну и жара, с ума сойти можно, это что за год такой.
Калачов посочувствовал. Пообещав исправить розетку и жару (шутка), он отправился на кухню.
Только что начались летние каникулы. Дикие дети только что выкатились прочь, школа опустела и замерла в полуобмороке от счастья: тишина и покой, — боже, опустеть бы вот так же хотя бы разок...
Кухня ещё работала. Повариха Оля, нетрезвая баба с мужским голосом, подала Калачову белый халат на первое, две тефтели и гору лапши на второе, компот в фаянсовой безрукой кружке — на третье. Калачов накинул халат на плечи и сел за железный разделочный стол. Как хорошо, думал он, разделывая алюминиевой вилкой тефтелю, как хорошо. Главное в жизни — не спешить. Жизнь ведь — вот она, она уже идёт, она — сейчас. Не надо её торопить.
Помойка за окном, как всегда, была очаровательна. Жар от плиты стоял — как в самой дорогой сауне. Новенькая поварёшка Зина была загадочна: секс-бомба после взрыва и обратной сборки. Вся будто склеена из осколков. Тридцать лет на вид. Руки и шея в беспорядочных рубцах и шрамах. Кто она? Глаза отводит. Ладно. Я тоже — неизвестно кто. Повариха Оля навалила лапши неспроста — будет просить наточить ножи.
Калачов поел, сдал халат, взял ножи и пошёл к себе в «щитовую».
Бедная каморка с отпугивающей надписью на дверях «ЩИТОВАЯ» служила Калачову базой, опорным пунктом. Там, рядом с электрическим шкафом, у него был оборудован маленький верстачок, который можно было одним движением трансформировать в уютную коечку. Калачов выточил себе ключ от запасного выхода и теперь мог посещать свою «базу» даже ночью — если школу сторожил Костя-студент. В другие сутки тоже мог — но очень, очень тихо, прокрасться и залечь — чтобы не перепугать Костину сменщицу тётю Марусю. Лежать и думать, засыпая под шум вьюги или проливного дождя, о том, какое всё же это хорошее слово «щитовая»: щит, защита...
На ножи ушло десять минут. Обломок штепселя он выдернул из розетки вообще за одну секунду. Затем он взял свои красные штаны. Порылся в ящиках — нашёл комсомольский значок, старый гривенник (сувениры!), всё сложил аккуратно в торбочку и вышел вон.
Как хорошо, что столько дел! Без них ожидание отъезда было бы невыносимо. Вычет из жизни. Ожидание — вычет из жизни. Человек всегда чего-нибудь ждёт — исполнения планов, весны, трамвая, смерти. Минута, когда человек забывает, что он чего-нибудь ждёт, — и есть жизнь — полноценное, яркое, ясное, счастливейшее бытие, не отравленное никакими ожиданиями — пусть даже и чего-нибудь приятного. Как мало таких минут у человека. Да пошло оно всё к чёрту! Пусть ничто никогда не наступит — вот он мой день, хочу наслаждаться им, его суетой ни для чего, ни для каких целей и не для будущих дней — «не движась» и не думая, не думая о Рыбке.