Судьба, словно в насмешку, приоткрыла ему ворота в рай и перед самым носом снова захлопнула их. «Господи, за что? — стонал он в душе. — В чем моя вина? В чем?..» И кровь стучала в висках, когда он вспоминал, как совсем недавно целовал нежные отзывчивые губы с трепещущим между ними кончиком языка…
Теперь он понимал Андрея. Перед такой женщиной ни один мужчина не сможет устоять. Закрутив мужику голову, Изольда добилась своего. Ей ничего не стоило проникнуть к нему домой, — дверь, естественно, он сам ей открыл, — и, улучив удобный момент, она его хладнокровно застрелила. Письмо она могла оставить на столе и платочек обронить уже после того, как дело было сделано… Беременность — чистая лажа…
Какое-то время он твердил как заклинание: «Все, конец!.. Конец, конец, конец!..»
И вдруг подумал: а если ему все померещилось? Мало ли кто как одет. Мало ли похожих друг на друга людей. К тому же он сам не видал ту женщину в подъезде. Не видел и ее фотографии.
Может, и правда померещилось, что Изольда похожа на «Дину»?
Хорош бы он был, если б стукнул утром Филиппу… Еще ладно, что во время остановился и повесил трубку.
Во всяком случае, полной ясности нет, верно?
«Ну нет, конечно…»
Может, сделать вид, что ничего не случилось? Иметь ввиду, но не показывать виду, так?
«Пожалуй, так…»
Значит, вечером он позвонит Изольде как ни в чем не бывало. И придет к ней. Пусть это будет их последняя встреча. Последняя ночь. С его «Клеопатрой». И уж потом он ей скажет все, что думает.
Но тут новая страшная мысль пронзила мозг: если Изольда убила Андрея по чьему-то велению, значит она… Валентин даже мысленно не мог выговорить это слово.
И опять, в который раз, спохватился: «Ведь померещилось, померещилось!.. Чуть было опять не прилепил клеймо. Отрекся от любимой женщины, за одну ночь с которой готов — да, вот именно, готов! — отдать жизнь. Чего стоит после этого твоя жизнь?».
«Что ж это я! — вдруг ужаснулся Валентин. — Почему я ей не верю? Ведь я люблю ее!»
До конца так до конца, все равно без Изольды не будет жизни. Надо благодарить судьбу за каждый час, за каждую минуту, проведенные вместе. Да можно ли притворно, понарошку так радоваться каждой встрече, понарошку быть такой необузданно-страстной, такой ненасытно-ласковой? И сейчас поди ждет…
Ждет, как бы не так! Она же велела приходить только завтра! А прежде он должен позвонить. Но он не может ждать до завтрашнего вечера — это ж целая вечность. Он просто не доживет до завтра…
…Валентин долго метался по крошечному пятачку между кроватями, столом и дверью и не знал, куда себя деть, на что решиться. Ему не хватало жизненного пространства, свежего воздуха, холодного рассудка, бесчувственного сердца и еще много чего другого, что помогает в таких случаях. Потом, уже в сумерках, догадался пойти на улицу. Но и там показалось тесно, а воздух отдавал бензиново-фенольным привкусом. На Посадской улице он сел в автобус и вскоре очутился на окраине города.