За кольцевой автомобильной дорогой начиналась лесопарковая зона. Валентин дошел до ближайшего магазина, купил чекушку и плавленый сырок и углубился по утоптанной тропинке в сосновый лес. Шел он размашистым шагом и вскоре очутился возле огороженного дощатым забором коллективного сада. Здесь он остановился, свинтил с чекушки пробку и сделал несколько больших глотков. Водка почему-то сильно отдавала плесенью. Держа чекушку в руке, Валентин еще немного прошел по тропинке вдоль забора, через силу прикончил содержимое чекушки, швырнул ее в снег и вдруг ощутил в себе решимость переступить через наложенный Изольдой запрет. «Дело такое: будем наглеть, — подумал он и уточнил: — Будем наглеть до конца!»
Однако напрасно давил он на кнопку звонка, который раз за разом послушно проигрывая мелодию «Турецкого марша», напрасно в паузах напрягал слух, пытаясь уловить за дверью какой-нибудь живой звук — так и не дождался. Это было очень странно, потому что, проходя через двор, Валентин видел свет в окне Изольдиной комнаты.
Потом, сидя на голубой скамеечке с выломанной спинкой, возле подъезда дома напротив, он долго смотрел на ее окно, не замечая никаких признаков жизни за портьерами с золотыми подсолнухами… Валентин смотрел на эти ставшие уже почти родными подсолнухи на нежно-изумрудном фоне, столько раз виденные изнутри комнаты (только вчера вечером задергивал их своими руками), смотрел, в глубине души боясь, как бы не промелькнула по ним быстрая тень: хотелось верить, что Изольды нет дома, а свет она, уходя второпях, просто позабыла выключить…
Но вот в темном проеме кухонного окна засветился под самым потолком желтый прямоугольник окошечка, выходившего на кухню из ванной комнаты. Засветился, а немного погодя погас…
Снова подниматься на пятый этаж Валентин не стал. Водочные пары испарились, а вместе с ними испарилась решимость наглеть до конца.
В телефонной трубке еще не отгудел первый протяжный сигнал, а на другом конце провода уже возник до боли знакомый, по-кошачьи ласковый и уютный Изольдин голос:
— Я слушаю!
— Привет! — дрогнувшим голосом отозвался Валентин.
А в ответ знакомый ликующий вопль:
— Валька, беги скорей, а то умру!
Не переводя дыхания взбежал по лестнице, с шумом ворвался в прихожую, увидел висевшую на плечиках бежевую Изольдину дубленку, а в следующее мгновение сияющее лицо самой Изольды в проеме кухонной двери. И замер, оцепенел.
Изольда бросилась ему на шею и стала жадно покрывать его лицо поцелуями.
— Валька, Валька, чудо ты мое, мучитель мой!..
— Я вчера приходил к тебе, — сказал Валентин, раздеваясь и вешая свой пуховик рядом с дубленкой. — Звонил, звонил…