— Сидеть! — рявкнул я и другим, изменившимся, внезапно севшим голосом сказал: — Всё, Леско, всё… Уже поздно.
Я медленно опустился на скамью, с удивлением чувствуя, как что-то горячее струится из глаз. Такое же горячее, как и кровь — прожигает щёки насквозь, мочит усы и бороду.
— Всё, — тяжело выдохнул я. — Наливай, Леско, полные чарки — помянем красавицу княжну и запорожского удальца Хвёдора.
* * *
С того самого вечера закончились пиры да гулянья. Я каждый день устраивал смотр казачьему войску. Есаулы учили ратному делу вновь прибывших, ещё необстрелянных людей — беглых стрельцов, ярыжников с патриарших учугов, беглых крестьян. Вспомнив молодость, свои посольства к татарам, договорился с тайшой и купил маленьких, выносливых татарских лошадок. 4 сентября 1669 года я покинул Астрахань, но лишь для того, чтобы вскоре вернуться.
* * *
Меня несколько раз окатили холодной водой. Я застонал.
— Живой, — облегчённо произнёс чей-то голос.
Бояре весело рассмеялись:
— Дюжий, чёрт! Шкура у него дублёная! Как придёт в себя, князь Одоевский приказал водой пытать.
— Во-о-одой?! — удивлённо протянул палач.
— Скоро государь придёт, почтит своим присутствием, так ты не перестарайся, — напомнил голос зеленоглазого дьяка.
— Ничего с ним не станется! — пробасил палач.
Меня рывком подняли на ноги. Подскочил дьяк:
— Говори, вор, как ты замышлял свои злодейства?!
— Да пошёл ты… — устало выдохнул я.
— Приготовь его к воде! — приказал палачу дьяк.
— Такую пытку никто не выдерживает! — донеслось из боярского угла.
Я посмотрел в ту сторону — князя Долгорукого не было.
— Брейте голову! — приказал палач своим подмастерьям.
Его хлопцы подхватили меня за руки и бросили на лавку. Где-то в углу жалобно завыл Фрол:
— Покайся, брат!
— Молчи, это всё одно, что постриг в попы!
— Молчи, гнида! — палач стал скоблить мне макушку остро заточенным ножом.
— У меня ниже свербит — пощекочи между лопаток.
— Я тебе пощекочу!
— Мне всегда был нужен такой умелец, как ты, а то я не знал, что можно с боярами делать!
— Всё, готово!
Помощники подняли меня с лавки и привязали к столбу. Голову закрепили бычьими ремнями с такой силой, что я даже не мог ею пошевелить. На бритую макушку стали размеренно падать студёные водяные капли.
— То огнём, то водой — как дамасский клинок закаляете!
Зеленоглазый дьяк стал напротив меня и улыбнулся. Я закрыл глаза, чтобы его не видеть.
— Потише, чтобы в изумление не вошёл! — сказал дьяк палачу и зашуршал свитком. — Пошто, вор, Герасима Евдокимова, царского посланника, в воду кинул?
— Любопытен слишком — знать много хотел! Грамоту у него нашли от государя вашего, чтоб казачью старшину и домовитых натравить на промысел надо мной и моими товарищами. В прорубь я его кинул! — я раскрыл глаза и посмотрел на дьяка.