— Покайся, тать! — прикрикнул на меня сопровождавший царя князь Одоевский, новый начальник Земского приказа. — Принеси свои вины, злодей!
Я и царь молча смотрели друг на друга. Было видно, что он радуется — его взяла, вор будет наказан.
Царь медленно кивнул ближнему боярину с длинной чёрной бородой, и тот извлёк из рукава свиток с расспросами. Окольничий откашлялся в рукав шубы и высоким голосом стал говорить нараспев:
— Великий государь наш царь и великий князь всея Великия, Малыя и Белыя Руси Алексей Михайлович приказал тебя спрашивать, писал ли ты, вор и злодей, прелестные письма Никону, лишённому священным собором патриаршего сана, посылал ли гонцов своих в Ферапонтов Белозёрский монастырь?
Я облизал пересохшие губы и посмотрел царю в глаза;
— Письма и гонцов слал, но не ответил мне Никон.
— В Саратове игумен Богородицкого монастыря тебя, разбойника, встречал хлебом-солью?
— Встречал и крест на верность целовал. Воевода Лутохин отказался — за то его Саратовский круг приговорил посадить в воду.
Я пытливо всматривался в лицо царя, но ничего не смог на нём прочесть. Только его глазки-буравчики впились в меня, изучали, дивились, ужасались, как я мог подняться на него, великого царя и божьего помазанника.
— И в Самаре так же было, — добавил я.
— Посылал ли своих людишек в Москву к боярам Черкасским?
— Посылал с прелестными письмами, но не к боярам. К боярам никого не посылал — думал: чего писать, сам скоро приду и Москва-река поможет с боярами разобраться!
Окольничий покосился на царя. Алексей Михайлович кивнул, разрешая продолжать.
— Кто писал твои прелестные письма?
— Многие писали, — я ухмыльнулся, вспомнив попа-расстригу Андрея.
Он корпел над ними по ночам, шёпотом ругая меня, что не разрешаю идти в бой под стены Симбирска…
— Пиши, Андрей, эти грамоты вернее сабли разят, они тысячи поднимут нам на подмогу! Пиши: пусть толстобрюхих бояр да воевод выводят, только тогда они получат свою волю, а казаки придут на помощь.
Писали на Север, за Волгу мордве, черемисам, татарам в Казань, в Смоленск, на Полтаву, поднимали юг и север России, заставляли хвататься крестьян за топоры и вилы, заставляли их зажигать усадьбы помещиков, а хозяев вешать на ближайших деревьях.
Чего-то не хватило нам, что-то упустили, недосмотрели. Не надо было сидеть под Симбирском, надо было идти дальше, на Казань, Арзамас, а там и до Москвы недалеко.
— Кого ты возил в красном струге и выдавал за умершего царевича Алексея Алексеевича?
Я посмотрел на царя — знает ли он, как живёт в народе-страдальце вера в доброго царя-батюшку — заступника, которого окружили злодеи бояре и не говорят всей правды, клевещут на народ. Царь выдержал взгляд.