Прекрасные глаза Бинского заволоклись легким туманом.
Полночь бьет.
— С новым годом, с новым счастьем, с новым весельем… Ура!
Сергушка выбегает на улицу и стреляет из ружья.
— Ура!..
Бинский саркастически улыбается.
— Давайте хороводы играть, — предлагают девицы.
Ибо на Колыме летом некогда играть хороводы, надо работать, даже в праздник. И хороводы играют зимою, ночью, в закрытой избе.
Мужчины становятся по левую сторону, а женщины — по правую.
Дука-Беленькая выходит вперед и, посматривая на Бинского, спрашивает своим сладким «сахарным душком»:
Бояра, вы зачем пришли?
Молодые, вы зачем пришли?..
Бинский молчит. Владимир Петрович слегка подталкивает его в плечо, но Бинский упорствует.
Соловьев выскакивает вперед и отвечает веселой скороговоркой:
Княгини, мы пришли невест смотреть,
Молодые, мы пришли невест смотреть.
Хоровод развертывается. За каждым коленом мы обнимаемся и целуемся, мужчины и женщины попарно.
Время идет. Мы разыгрываем Перепелку, Вьюна, Голубя, Вен-венок, все эти прекрасные хороводные игры, которые на коренной Руси давно исчезли, а в этом диком углу еще сохранились во всем цвету, как будто замороженные в снегах. Поцелуи не прерываются. Девицы поют:
Кинуся, брошуся милу другу на руки,
Поцелую, обойму, надеждушкой назову…
Бинский вышел из круга. Он сел на лавку и опустил голову на грудь.
— Что с тобой, Саша?
Он плачет горькими слезами, всхлипывает, как ребенок.
— О чем ты плачешь?
— Домой хочу…
Заплетайся, труба золотая, —
поют девицы, —
Завивайся, камка хрущатая.
Сера мала уточка потопила детушек,
Что во пади, во паводе, что во меде сахарныем…
— Саша, полно тебе! Ну, пойдем домой!..
Но Бинский толкает меня в грудь.
— Пошел к чорту с твоим проклятым колымским домом… Я хочу туда!..
Он вскакивает и запевает сразу, во весь голос:
Россия, Россия, прекрасная страна…
Глаза его блистают ярче прежнего. Он круто обрывает песню и надувает щеки и снова выдувает прежний бравурный марш:
Allons, enfants de la patrie…
Все подхватывают дружно и в тон. Ибо поречане певучи и переимчивы. И уже давно мы переняли ихние песни, а они — наши. Они знают также и слова, конечно, русские. Но Бинский почему-то упорно поет по-французски. И в открытые двери катится стройный напев, и громче всех раздается его глубокий, бархатный голос:
Contre nous de la tyrannie L'etendart sanglant est levé…
Собаки откликаются вдали. Пьяная ночь…
Любань, 1906 г.
— Марья Николаевна, неужели никто из нас не имеет права на личное счастье?
Разговор происходил в лодке, плывшей вниз по течению, посредине большой реки. Говоривший гребец, чтобы задать свой вопрос, выпустил на минуту из рук короткие ручки неуклюжих весел, как будто ему необходимо было сосредоточить всю энергию в своих словах. Он даже немного приподнялся на скамье, возбужденно заглядывая в лицо собеседнице.