Плодом этих соображении поздней весной 1894 года, ровно через год после описанного мною праздника, исправник получил секретный циркуляр о том, чтобы по возможности обуздать наше право раз’ездов по колымским пустыням.
Мы, впрочем, прочли этот циркуляр раньше исправника. Почта по обыкновению пришла в растерзанном виде. Оболочки пакетов истерлись в труху. Газетные номера, казенные бумаги и частные письма перемешались в одну общую груду. Разобрать эту груду, как следует, могли только мы, ссыльные. Мы перетряхивали «Правительственный вестник» и «Сенатские ведомости» номер за номером, вылавливали оттуда письма и казенные предписания и раскладывали все это по именам и категориям. Скальский отличался особенным искусством в этой области. Иное имя он определял по единственной уцелевшей букве, подобно тому как Кювье по единственному зубу определял породу ископаемого животного.
Поэтому мы первые прочли секретный циркуляр, но прочитав, передали его исправнику. Он тоже прочел, ничего не сказал и спрятал циркуляр в стол.
Не знаю, что он ответил в Якутск «генералу Скрыпицыну». Поздней осенью пришло известие поважнее этого циркуляра. О нашей Колыме лучше сказать: не осенью, а раннею зимою, ибо река стала уже в двадцатых числах сентября.
Была темная ночь с морозом и вьюгой. Мы со Скальским шли по той же городской тропинке, направляясь домой. Внезапно мимо нас промчался верховой и повернул к полицейскому дому.
«Нарочный из Якутска», — мелькнуло у нас в голове. В такое время так скакать мог только нарочный.
— Кто умер!? — крикнул я вдогонку всаднику.
Спешные нарочные присылались только в случае смерти высокопоставленных особ.
— Царь умер! — донеслось спереди.
— Где убили? — крикнул Скальский на весь город.
По старой памяти 1881 года нам показалось, что мартовская трагедия повторилась.
— Сам умер! — глухо донеслось из темноты.
Эта смерть произошла естественным путем.
На другой день вьюга стихла. В ясном небе взошло зимнее солнце. У нас на душе тоже было светлее. Жандармские генералы и полковники, отправляя нас в ссылку, все рассчитали, только не рассчитали смерти. Тринадцатилетний кошмар кончился для нас и для всей России. Начиналась эпоха «бессмысленных мечтаний». Правда, мы досидели до конца срок своей ссыльной неволи, но мы смотрели вперед, и души наши были свободны. Ибо кто чувствует себя свободным, тот уже свободен.
Еще Мирабо сказал: «Врага ваши кажутся вам великими потому, что вы стоите на коленях. Встаньте с колен!..»
Наша коленопреклоненная Россия стала вставать на ноги. Скоро она поднимется во весь свой огромный рост.