И она вприпрыжку выбежала из комнаты.
Младшая девочка вдруг забыла о молоке.
— Любка, Любка! — крикнула она, выбегая вслед за сестрой. — Постой! Я принесу! Я лучше! Аа! — послышался ее плач из-за притворенной двери.
— Они разобьют чашки, — сказала Шихова с беспокойством.
Марья Николаевна встала и последовала за детьми. Мишенька уже добирался до подойника. Рыбковский снял его со стола и в виде утешения хотел подбросить его вверх, но мальчик стал так неистово брыкаться, что он был принужден спустить его на пол. Мишенька немедленно повалился на спину и стал кататься по полу в конвульсиях гневных рыданий.
Шихов, наконец, оторвался от книги.
— Перестань, Мишка! — сказал он, не поднимаясь с места.
Марья Николаевна вернулась вместе с девочками. Все трое несли по одной чашке. Мир, очевидно, был водворен на началах равномерного распределения.
— Отчего же только три чашки? — сказала хозяйка. — Разве вы и они, — она мотнула головой в сторону других гостей, — не выпьете молока?
— Мы не маленькие! — возразила Марья Николаевна. — Лучше будем пить чай!
— Чай! Чай! — поддержали другие.
Молоко было слишком дорого для взрослых. Но чай был в Пропадинске главным общественным занятием, можно сказать, центральным узлом всей общественной жизни. Когда три человека сходились, они не могли пробыть вместе десяти минут, чтобы не подвесить чайника над огнем.
Шихов сделал вид, что хочет отложить книгу в сторону, но его деятельность, как это бывало слишком часто, оказалась излишнею. Беккер, который успел при помощи Броцкого вынести мокрое белье на двор, возвратился с охапкой щепок. Продолжительная возня с водой, по-видимому, возбудила в нем жажду, и он немедленно принялся растапливать жерлообразный камин.
Ребенок, наконец, заснул. Сара Борисовна скрылась за занавесями и через минуту вернулась без ребенка, но с большим медным поддонником в руках, заменявшим блюдо и загроможденным грудой крупных звеньев вареной рыбы.
— Не хочет ли кто-нибудь закусить перед чаем? — предложила она, вытащив стол на середину комнаты при содействии Рыбковского и отправляясь за ложками и солью.
Гости презрительно поморщились. Рыба составляла главную пищу в Пропадинске, и они успели возненавидеть ее до глубины души. Их нельзя было в этом отношении подкупить ни нельмой, ни осетриной. Из рыбных блюд они относились терпимо только к мерзлой сырой строганине, но теперь было лето, и о строганине нечего было думать.
Однако, Шихов поднялся с гораздо большей быстротой, чем раньше, и подсел к столу. Он был необычайно прожорлив, ибо философия, по-видимому, предполагала усиленный обмен веществ. Зато он был совершенно неприхотлив относительно качества пищи и никогда не разбирал, что стоит перед ним на столе. Про него рассказывали, что, однажды, усевшись обедать в отсутствие жены, которая ушла в гости, он перемешал котлы и по ошибке уничтожил полный котелок сырой рыбы, вычищенной к ужину, и заметил недоразумение только по странному виду костей, оставшихся от трапезы.