В небольших окошках уединенной юрты, стоявшей на отшибе, над самым обрывом речки Сосновки, впадавшей в Колыму, если присмотреться к ним внимательно, тоже заметен был свет. Юрта была сверху донизу занесена снегом и окружена снежным окопом, доходившим до средины окошек. О том, что это — человеческое жилище, а не сугроб, свидетельствовали только угловатые очертания граней да столпообразная труба на плоской крыше.
Странно жилось в этом унылом жилище. Весной, в половодье, Сосновка подходила так близко, что можно было черпать воду прямо с порога. Осенью косматый бурый орел садился на крышу рядом с трубой, зимою белые куропатки иногда забирались в сени. Пара горностаев распоряжалась в амбаре, как дома, и залезала на ночлег в полуоткрытую суму с рухлядью, лежавшую в углу.
Итак, в окошках юрты, из-под тяжелых снежных шапок, полузакрывавших льдины, мерцал свет. Из столпообразной трубы поднимался столб дыма, немного развихренный вверху и ежеминутно пронизываемый снизу яркими и проворными искрами.
Здесь тоже бодрствовали люди, собравшиеся ради праздника.
Василий Андреич Веревцов, хозяин и собственник юрты, ежегодно плативший даже за нее в городскую казну пятнадцать копеек однопроцентного налога, устроил сегодня елку маленькому обществу своих друзей. Правда, по поводу этой елки происходила некоторая молчаливая борьба между Веревцовым и жителями Лядовского дома, где помещалась столовая и имела жительство единственная дама кружка, но Василий Андреич был слишком ревностным хранителем всех российских обычаев и воспоминаний, чтобы уступить кому-нибудь устройства рождественского праздника. Из всех пришельцев этот человек был единственным, который не уступал окружающей трущобе принесенных с собою привычек.
В бесплодной стране, не знающей культурных растений и заменяющей хлеб рыбой, он был убежденным вегетарианцем, тратил на покупку дорогой муки все свои ресурсы, запасал ягоды, грибы, дикий лук и, за всем тем, часто сидел голодным из-за отсутствия питательных средств растительного царства. Среди населения, напрягавшего все свои страсти в вечной погоне за дичью, он жмурился и закрывал лицо, когда при нем убивали куропатку. Он не признавал пропадинской меховой одежды и носил овчинный полушубок и валенки, привезенные еще из Шлиссельбурга. На зло суровостям полярного лета, он развел в парниках овощи и ценою неслыханных забот выращивал огурцы длиной в полтора дюйма и картофель величиной в орех. Репа и редька ему удавались лучше, и в минувшее лето ему удалось вырастить один экземпляр редьки в полтора фунта весом, который служил предметом любопытства и рассмотрения для всего города.