В конце нашей занесенной дорожки стоял почтовый ящик: на скошенной крышке чистой страницей белел снег, а с козырька свисали сосульки, подобные клыкам арктического чудовища. Отряхнув ботинки от снега, я вошел в дом и с удивлением обнаружил, что со стола не убрана грязная посуда, оставшаяся после завтрака, в ванной царит утренний беспорядок и даже наша кровать не застелена. Поставив на пол плетеную сумку с продуктами, я сказал себе, что за последнее время постыдно обленился.
При входе в библиотеку я вздрогнул: мне прямо в лицо уставилась Эльза, словно караулившая меня, свою добычу, под защитой верного пса – четвероногого складного мольберта. Прижав подбородок к груди, она адресовала мне садистскую улыбку, в которой с равным успехом можно было прочесть и неприязнь, и похоть. После моей стрижки волосы ее торчали в разные стороны, подчеркивая хищный взгляд. Эльза давным-давно не прикасалась к холсту – во всяком случае, достаточно давно, чтобы у меня создалось впечатление, будто для счастья ей хватает одного меня.
Я медленно-медленно подступал к ней и все меньше понимал, что меня ждет: пощечина или ласка. Не дав ей сделать этот выбор, я спросил, недовольно сложив руки на груди:
– Позволь узнать: чем ты занимаешься?
– Угадай, – ответила она, заполняя мазками какой-то контур: ее запястье двигалось мелкими, точно рассчитанными кругами.
Она с неприкрытым вызовом усмехалась. Изображения на холсте я не видел, но заподозрил, что это мой собственный глаз: сосредоточив на мне – точнее, на нем – все свое внимание, Эльза макнула кисть в ярко-голубую краску. Прочитав мои мысли, она раззадорилась – то ли от моей правоты, то ли от своего виртуозного обмана.
– Ты занимаешься живописью, – холодно отчеканил я.
– Браво!
– После всего, что было, ты осмелилась вернуться к этому занятию?
– Теперь я пишу не от страданий. Я пишу для удовольствия, – объяснила она, берясь за тюбик черной краски.
– Я запрещаю тебе прикасаться к этому цвету.
Издевательски наблюдая за моим недовольством, она скручивала тюбик, пока на палитре не образовалась черная клякса. Еще один проницательный взгляд на мой глаз – и она стала тыкать в эту лужицу концом деревянной ручки, а после с мстительной жестокостью изобразила, насколько я понял, зрачок. Не в силах больше терпеть, я стал поднимать разложенные на полу холсты и бросать их в сторону камина. Похоже, это немного сбило с нее спесь, особенно когда я принялся ломать ногой деревянные подрамники и скатывать холсты, как поникшие паруса.
– Ты не имеешь права! – взвилась Эльза, накрывая нос и подбородок молитвенно сложенными ладонями.