Бродя по улицам, я осмелел. Посетил пять-шесть фабрик – думал устроиться на конвейер. Но меня, с одной рукой и без опыта работы, никуда не брали. Тогда, читая чужие мысли («одна рука – полчеловека»), я стал говорить, что согласен работать за половину минимальной ставки, но и это никого не убедило. Я даже вызывался потрудиться бесплатно, чтобы проявить свои возможности, но наниматели отрицательно мотали головами и твердили, что не могут брать на себя ответственность за возможные производственные травмы. Заходил я и на почту, и в муниципальные учреждения, надеясь, что правительство Австрии, не назначившее мне мало-мальски достойную пенсию, в качестве компенсации постарается меня трудоустроить. Как же я заблуждался… Добился я лишь того, что в одной из этих инстанций меня назвали Wiener Arbeitsamt[68].
Я уже собирался повернуть к дому, когда с улицы увидел толпу, кишевшую в коридоре под лампами дневного света. Находиться внутри оказалось и вовсе невыносимо. От набившихся туда людей пахло, как в Шёнбруннском зоопарке. Чтобы только куда-нибудь приткнуться и заполнить бланк заявления, потребовались немалые усилия, но все же не такие отчаянные, как для следующего этапа: получить жетон и сделать свой снимок в фотоавтомате. А потом еще пришлось делать жизнерадостное лицо перед измотанными, потными служащими.
Тощая брюнетка с расчесанными на прямой пробор волосами, заплетенными в две жидкие косички, подсунула указательные пальцы под стекла очков и протирала слезящиеся глаза. А я тем временем изучал висевший у нее за спиной плакат с двуглавым орлом нашей республики – преемником герба династии Габсбургов: после падения Австро-Венгерской империи Австрия присвоила эту империалистическую птицу, вооружив ее молотом и косой. Или серпом? Познаний в сельском хозяйстве у меня не было. Я начал говорить, что даже эта птица получила работу, но меня недослушали.
– Вы представили неполные сведения. Какая у вас квалификация, какой опыт работы? – Девица быстро постукала по моему заявлению авторучкой, как иглой швейной машинки.
– Ну… я трудолюбив… – забормотал я.
– Откуда вы знаете, если никогда не трудились?
Ручка дробно стучала, выводя меня из равновесия.
– Дома я трудился всегда. Готовил. Убирал. Делал все, что требовалось. А это, знаете ли, немало.
Она улыбнулась, но, заметив, что я глазею на щель между ее передними зубами, скисла.
– Благодарю вас. Следующий!
Я встал, но не сдвинулся с места. Мне хотелось произвести на нее благоприятное впечатление, однако на освободившемся стуле уже сидел другой человек, а меня здесь словно вовсе не бывало.