Вскоре я остался наедине с Эльзой и стал лихорадочно шарить по карманам в поисках ключа. В карманах его не было – не было, и все тут, хотя я каждый вывернул наизнанку. Но что еще хуже – когда грузчики с метровой высоты грохнули сундук об пол, мяуканье смолкло.
– Отзовись! Ответь, Эльза! – молил я, но она не подавала признаков жизни.
Господи, неужели я забыл ключ от сундука в доме? Нужно было найти молоток или отвертку. Но черт возьми, в какую из этих проклятых коробок я упаковал инструменты? Хватит ли у меня наличных, чтобы сгонять туда-обратно на такси? Я чуть не порвал бумажник и услышал звон монеты, вывалившейся на пол. Но оказалось, это ключ, для верности засунутый мною в бумажник…
Трясущимися руками я повернул ключ в замочной скважине, поднял крышку и откинул перину. Моей первой мыслью было, что Эльза лишилась головы: каким-то чудом она перевернулась на живот, ноги были пригнуты, а голова неестественно вывернулась. Руки торчали в разных направлениях, одна была придавлена грудью, другая застыла на спине. Передо мной будто бы лежала фарфоровая кукла с выдернутыми из гнезд руками.
Любое мое прикосновение вызывало у нее боль, но через несколько минут она уже хихикала от щекотки, а я заподозрил ее в притворстве.
– Не шуми! Соседи услышат! – одернул я Эльзу.
– Не буду. Я маленькая. Незаметная. Как мышка… – Ее шепот звучал мелодично. – Сиди тихо, мышка, не то тебе крышка.
Ее разговор о мыши вернул меня к нашему переезду, и я спросил:
– Зачем ты там шебаршилась? Что на тебя нашло?
– Не будь таким чопорным занудой. Господи, я подавала тебе условные сигналы, чтобы ты не подумал, что мне kibosh! In rigor mortis![73] Разве ты не обмирал от страха? За меня, естественно?
В ее вопросе была какая-то хитреца, что мне совсем не понравилось.
– А ты думаешь, – вырвалось у меня, – я прыгал от радости?
– Я думаю… – Эльза осеклась и начала грызть ногти, чтобы выиграть время. – Я думаю точно так же, как и ты.
С преувеличенной осторожностью она совершила обход нашей новой квартиры. В каждом ее шаге читалось что-то иезуитское, подлое, фальшивое. Двигалась она на цыпочках, прижав к губам указательный палец. При каждом скрипе половиц зажимала уши и зажмуривалась, как будто наступила на мину. Под мансардными окнами она склонялась к полу и накрывала голову руками, будто снаружи по ней вели стрельбу. Вид из этих наклонных окон, повторяющих скат крыши, а не поставленных вертикально, как у нее в чердачной каморке, открывался в основном на небо – стоило ли удивляться, что она иезуитствовала. Мне оставалось только внутренне кипеть, сложив руки на груди.