– Здравствуйте. Как ваши дела? – обратился я с едва заметным поклоном к старшему, надеясь, невзирая на эти дикие обстоятельства, произвести благоприятное впечатление; но он еще больше налился кровью и затеребил багровое ухо.
– Они – поляки, нашим языком не владеют, – объяснила Пиммихен, – а я венгерский напрочь забыла, хотя, думаю, он бы тут вряд ли пригодился.
Непрошеные гости склонились друг к другу и приглушенно заговорили; по мне, это вполне мог быть иврит.
При первой же возможности я предупредил Эльзу, что бабушка принимает посетителей и должна подчиняться строгим требованиям. К моей досаде, во время каждой паузы, думая, что я уже закончил, она снова и снова припоминала Мадагаскар. Например, откуда у меня те сведения, которыми я с ней поделился? Есть ли у меня какие-нибудь статьи – можно ей с ними ознакомиться? А нельзя ли ей для связи с внешним миром как-нибудь послушать радио? У меня не было иного выхода, кроме как сказать: да, Эльза, с легкостью, Эльза, конечно, не глупи. Я не мог рисковать еще больше. Вообще говоря, уже четыре-пять лет она ни о чем не просила, а теперь вдруг захотела получить доказательства.
Позже у меня вышел отвратительный конфликт с Пиммихен о необходимости защиты нашей частной жизни – взгляды на практические, насущные вопросы у нас с ней не совпадали. Она призывала себе в помощь Иисуса и Его сонм, накормленный парой хлебов, и в конце концов мне пришлось пойти на уступку: накрыть ужин на четверых. Но когда она жестом пригласила постояльцев присоединиться к нам, те отказались благодарным взмахом руки. Такая скромность подкупала; я и сам позвал их раз-другой, чтобы этой тактикой успокоить Пиммихен, ничем не рискуя. Те двое обосновались в прихожей и не претендовали ни на какую мебель, поскольку каждый пришел со своим спальным мешком, низкой табуреткой и ведерком – перевернутое вверх дном, оно использовалось ими как стол. Поужинали они хлебом, яблоками и сыром; карманный нож служил каждому и ножом, и вилкой. Поляки держались обособленно и не совались в наши дела.
Я уложил Пиммихен пораньше, чтобы сориентироваться, но ей захотелось поболтать.
– Нет, ты заметил? Они нам не сказали ни слова. Да и промеж собой помалкивают.
– По сравнению с тобой, Пимми, все люди – молчуны.
– И принципиально не пользуются никакими нашими вещами. Неужели трудно было посидеть с нами за столом? Мы для них – враги. Я привыкла судить о людях не по словам, а по делам.
– Мне казалось, они вообще не болтливы.
– Ну не подозрительные ли типы?
– Ты о чем?
– Прямо не знаю, Йоханнес, может, они… – Пиммихен собралась с духом, –