Внутри у меня все было выжжено. Мертво. Я не ощущала ничего, кроме головокружения и звона в ушах, и звуки казались отдаленными, странными. Кремационный ящик полыхал красноватым пламенем, а я сжимала в руке брачный браслет Люка. Целые сутки, пока шли опись и следствие, медицинское и виталистическое освидетельствование и подтверждение того, что часть руки и ноги действительно принадлежат мужу, я не могла заставить себя снова взглянуть на его останки.
Но когда солдаты уже несли ящик к огню, я приказала остановиться, подняла крышку и дрожащими пальцами содрала с переломанного запястья мужа браслет.
Я отступила от ямы, только когда сильнее закружилась голова, а в горле плеснуло желчью. Повернулась — родные и домочадцы Люка ждали меня: леди Шарлотта, прижавшаяся к Бернарду и невыносимо тусклая, Маргарета, пронзившая меня тяжелым, обвиняющим взглядом. Дворецкий Ирвинс, Жак Леймин, капитан Осокин, несколько слуг и маг Тиверс.
Я подошла к леди Лотте и взяла ее под вторую руку. И мы, придавленные горем, медленно, тихо побрели сквозь рассеивающийся туман обратно к замку.
Эти сутки были страшными. Безжалостными. Наполненными болью. Неверием. Надеждой и отчаянием. Воспоминаниями и звуками его хриплого голоса, когда я вскидывалась на кровати — потому что казалось, что он стоит рядом и зовет меня, — ненавистью к себе и тяжелым, глухим, разъедающим душу пониманием, что это все, что он действительно мертв.
Как я не свихнулась в первые часы после известия о его гибели, я не знаю.
Хотя нет, знаю. Меня спасла Пол.
Когда я вынырнула из темноты после обморока, в который упала, увидев то, что осталось от моего мужа, единственное, что я осознавала — что мне тяжело дышать. Тело было деревянным, сводило горло, и я застонала, пытаясь разглядеть, что происходит вокруг.
— Марина Михайловна, не двигайтесь, — раздался голос нашего виталиста Росса Ольверта. Он держал меня за правую руку, склоняясь надо мной — темный, размытый силуэт. Кожу покалывало — сканировал, — затем по телу потекла прохладная вита, заставляя мышцы расслабляться. Через секунду прекратилась боль. Я попыталась вдохнуть — и не смогла, потому что вернулись воспоминания.
Ссора, Люк, сапфировая нить на моей щиколотке, изуродованная рука с впеченным в мясо брачным браслетом.
Я захрипела, выгибаясь на постели, сжимая ладонью горло и поворачиваясь на бок. Начался приступ удушья.
В окна бил солнечный свет, а у кровати сидела бледная, похожая на восковую куклу с заострившимися чертами лица и безжизненными глазами леди Лотта и смотрела, как я сиплю и задыхаюсь. Приступ не отпускал, и я не могла протолкнуть воздух в легкие, но все окружающее видела и осознавала так четко, будто была в полном порядке.