Многое удивляет, но… Но, черт побери, как же с ними рядом тепло и уютно.
Виктория Прокопьевна расспрашивает о Стрельцовых — их она оказывается тоже прекрасно знает. Потом разговор заходит о Федоре. Ксения рапортует о его здоровье — отдельно о физическом (все ОК!), и отдельно об умственном (совсем крышу снесло!). Бабушка слушает, выгнув прекрасно сформированную бровь, посматривает на меня, сидящую с независимым видом в самой глубине кресла, и заявляет, что навестит «мальчика» завтра же.
Спать нас всех — то есть Шарля, Викторию Прокопьевну и меня — отправляют через улицу, в дом Ксении. Сна нет ни в одном глазу. Чаю что ль попить? Иду вниз и застаю на кухне Викторию Прокопьевну, которая как раз занята тем, что наливает чайник.
— Не спится, Анечка? Мне вот тоже. В Париже я ложусь спать довольно поздно, а там сейчас еще ранний вечер.
— В Париже?
— Да. Я там живу уж лет пятнадцать.
— А как получилось? По работе?
— Нет. Я замуж вышла. Замечательный был человек. Скупой, правда, как все французы. Но зато любовник — от бога.
— Скупой — это плохо. Мама говорит…
— Мама твоя, я так поняла, вообще много говорит.
— Ей одиноко…
— Пусть купит себе собаку. А тебя, девочка, ей давно пора оставить в покое.
Я стою разинув рот. Никто ещё не высказывался о моей маме так резко.
— Я не обидела тебя?
— Н-нет.
— Просто не люблю я таких людей. Которые и сами не живут, и другим не дают. Ведь, если я правильно понимаю, то, что произошло между тобой и Федором, — это тоже в какой-то степени результат его общения с твоей матушкой?
— Скорее всего…
— И так у мальчика судьба непростая… Ну да не буду уподобляться старым сплетницам. Захочешь, сама все у него узнаешь.
— Захочешь… Мало ли чего я там захочу, если он…
— Дурочка ты все-таки, Ань. Уж девочка-то взрослая. Сколько тебе. Лет двадцать пять?
— Тридцать два.
— Ух ты! Правду говорят — маленькая собачка всегда щенок. Тридцать два… Ну так тем более должна знать, что все в этом мире зависит только от нас самих. Если ты действительно чего-то по-настоящему захочешь, ты этого добьешься. А тут вообще — дело плевое. Всего-то и надо убедить и без того влюбленного мужика в том, что тебе важен он, а не его чертов социальный статус. Что ты любишь его таким, какой он есть. Ты ведь его любишь?
— Люблю, — почти шепчу, уткнув глаза в пол.
— И это главное. Заруби себе это на носу. Ты ведь понимаешь, почему он сказал тебе то, что сказал?
— Думаю, да.
— Простила ему то, что он с той девкой миловался?
— Да.
— Балда! Вот этого как раз ни в коем случае нельзя прощать. И отомстить нужно достойно. Мы еще с тобой подумаем как.