За окном машины ночь. И тишина. Встречного движения не слышно. Куда ж они меня затащили? Машина притормаживает, слышу, как где-то по соседству начинают лаять собаки. Какой-то населенный пункт? Машина останавливается. Кто-то вылезает из нее и вскоре раздается протяжный скрежет и скрип. Открывают ворота? Наверно да, потому как машина вновь трогается, тут же останавливается, и я вновь слышу те же звуки — ворота теперь закрыты.
Вытаскивать меня не торопятся. Мои мучители уходят, видимо, в дом. Только минут через тридцать дверь багажника (а меня везли опять-таки в джипе) открывается и передо мной возникает… Глазам не верю! Тот самый милейший молодой немец, который приходил к нам в институт и чуть смущаясь представился как Гюнтер. Этот-то каким боком?!
— Фройляйн Унгерн…
Он делает знак двум типам, которые стоят у него за спиной. Один из них занят — держит фонарь, зато второй берет меня за шиворот и особо не церемонясь вытаскивает наружу. Ноги мои тут же подламываются, и я кулем валюсь на землю.
— Шайзе! — отчетливо выговаривает немец.
Что ж, кто-кто, а я с ним спорить не стала бы, даже если бы и могла: действительно ситуация — полное дерьмо. Меня вновь ставят на ноги, но теперь придерживают так, что я болтаюсь в чьих-то руках, как тряпичная кукла. Разве что куклам не связывают руки и не затыкают рты. Держит, видимо тот, что с фонарем, потому как второй маячит у меня перед носом. Лицо неприятное, все какое-то битое, сплошные ямки да бугры. В юности прыщами страдал?
— Будешь вести себя тихо, дам напиться.
Я начинаю кивать так энергично, что все смеются. Даже немчик. Тот, что с оспинами на лице (для краткости буду называть его просто Оспа) принимается развязывать мой кляп, потом матюгается и одним слитным, привычным движением выхватывает нож. Я невольно шарахаюсь, кося в испуге глазами, он хмыкает, перехватывает меня половчее и вспарывает материю. Потом выдергивает изо рта платок. Я вскрикиваю — такое ощущение, что выдрал он его вместе с кожей с неба и языка. Но потом забываю обо всем — перед моим лицом возникает железная походная кружка с водой. Он поит меня. Причем оказывается достаточно терпелив и дает мне выхлебать все. До дна.
Немчик было начинает торопить его, знакомым каждому русскому: «Шнель, шнель». Но тот лишь дергает щекой, а в глазах его появляется нехорошая усмешка. Я вижу это совершенно точно, потому как его лицо, освещенное фонарем, у меня прямо перед глазами. Уже кое-что понятно. Немчик считает себя главным, но Оспа в этом вопросе с ним не согласен. Слушается до поры до времени, пока интересы совпадают, а потом… Иначе его реакцию на «шнель» немчика истолковать сложно.