Мысленно пригрозив кулаком разгильдяю — на большее Васер не чувствовал в себе сил, он пошел прежней дорогой.
Примерно через полчаса непрерывной ходьбы — последние сто метров подъема по бесчисленному количеству ступеней дались особенно тяжело — он стоял у входа в Храм, почитаемый не всеми, но многими добропорядочными, и не очень, гражданами Сар-города.
Здание, устроенное древними строителями на холме — витиевато-кружевное, и в то же время тяжеловесное, подавляющее психику многотонной громадой и показушной величественностью, — давно не являлось абсолютным центром притяжения горожан.
Часть из них ушла от веры, когда стало понятно, что мир уже не спасти: он гнил изнутри, зажатый между пустыней, болотом и промороженными северными пустошами. Лишь Аданай, пока еще не обделенный вниманием Последнего бога, благоденствовал, пуская за Границу избранных — тех, кто проплатил место на берегу ласкового моря. Но даже дураку становилось понятно, что ниспосланная небом на восточную часть континента благодать должна была скоро закончиться. Нет-нет, да приходили оттуда слухи о прорыве подземной нечисти: не такие масштабные, как ближе к западному краю мира, но все же малоприятные.
Другие отдалились от места причащения с приходом нового поколения Высших. Огненосные скаты, верные слуги пришельцев — нежеланных гостей, бессистемно выжигали плодородные земли севернее и южнее Сар-города, отчего катастрофически рушились рынки, а цены на продукты взлетали до небес.
Город тоже страдал от налетов пышущих жаром существ, о чем свидетельствовали опаленные крыши домов и чахлые безлистые деревца на улицах — неведомым образом в них все же теплилась жизнь.
Высшие редко показывались на глаза простому обывателю, но ходила упорная молва, что те нередко появляются в пределах города, а часть даже живет среди смертных, занимая ключевые посты в Ратуше. Впрочем, подтвердить слухи никто не мог, как и то, что пришлым подчинялась чуждая миру людей магия.
С давних пор народ Разделенного мира верил лишь в себя: в силу, которую мог противопоставить агонизирующему в предсмертных конвульсиях мирозданию, а еще — в ненависть, с которой просыпался каждый вечер и засыпал под утро.
Так думал Васер, входя под сводчатую арку парадного входа, украшенного фигурами дев в воздушных мантиях. Шлифованный мрамор бликовал в свете дня: за состоянием статуй ревностно следили послушники, время от времени натирая камень тряпочками. Ветер и песок никогда не оставят их без работы.
Внутри Храма, в составных канделябрах, горели свечи. Вдоль голой кладки стен только металл и сухое дерево. Окна, узкие и высокие, усыпанные цветными витражами со сценами созидания мира, частой спиралью уходили к расписному своду потолка. В центре его было изображено дневное светило — на картинке солнце выглядело гораздо дружелюбнее, чем на самом деле; когда-то оно дарило жизнь, а не отбирало ее.