Наконец, люди сами не разменивались на маты, потому что это были не только табуированные, но и в определенной степени сакральные слова, слова древние, практически колдовские.
Опять цитирую того же Успенского: «В ряде случаев матерная брань оказывается функционально эквивалентной молитве. Так, для того, чтобы спастись от домового, лешего, черта, предписывается либо прочесть молитву (по крайней мере осенить себя крестным знаменем), либо матерно выругаться — подобно тому, как для противодействия колдовству обращаются либо к священнику, либо к знахарю. Возможны случаи, когда молитва не помогает, а действенной оказывается только ругань (якобы домовой не боится креста и молитвы).
Заклинаниями и заклятиями, извините, не размениваются. Как и всякие сакральные слова, их надо беречь и употреблять в самом крайнем случае.
А во всех иных случаях в ход идет что?
Правильно — заменители. Или, по другому, суррогаты.
Вот суррогатами матерных слов пользовались более чем охотно. Это даже в фамилиях — которые часто давались по прозвищам — отразилось. Например, разнообразные Балдуевы, Булдаковы, Балдины и т. п. — не кто иные, как замаскированные потомки обладателя почтенного достоинства. Потому как изначальное значение слова «балда» — «толстая дубина», а «глупец» — это вторичное переносное значение. И таких примеров не один и не два — те же многочисленные Шишкины, как правило, получили свою фамилию отнюдь не в честь тех «яблок, что на елках растут».
Остался последний вопрос — а откуда же в таком случае взялся миф о непрестанно матерящихся предках?
Русская матерная лексика, как известно, стоит на четырех столпах. Это слово на букву х…, слово на букву п…, слово на букву е…, и слово на букву б…
Так вот — скорее всего этот миф возник из-за повсеместного распространения в средневековых русских текстах «четвертого столпа» русской матерщины — слова «блядь» (извините, но здесь без него не обойтись).
Оно действительно встречается где угодно — и в сочинениях Аввакума, и в сочинениях Никона, и в письмах Алексея Михайловича. Несть числа всем этим «Богородицу согнали со престола никонияня-еретики, воры, блядины дети» или «Преудобренная невесто Христово, не лучше ли со Христом помиритца и взыскать старая вера, еже дед и отец твои держали, а новую блядь [Никона] в гной спрятать?».
Но здесь дело в том, что слово это было тогда никаким не матом, а вполне себе приличным выражением.
Цитирую Андрея Юрганова, статья «Из истории табуированной лексики. Что такое "блядь" и кто такой "блядин сын" в культуре русского средневековья»: «