Гано ди Маганца, высокий, с резкими чертами лица, подвижный, был несдержанным с детства, это было у них наследственным в семье. Бокка дельи Абати же считал выдержанность признаком зрелости и залогом успеха в обращении с оружием. Он был ровесником Гано, чуть менее тридцати лет отроду, а в этом возрасте юношеская горячность уже неприлична. Бокка был мягче и в чертах лица, и в движениях, и в характере. Не выпуская меча, он оттёр мокрые волосы со лба и покачал головой.
- Твои слова ни к чему, Гано. Все граждане должны участвовать в ежегодных учениях, а при угрозе городу - и еженедельно. Это древний закон.
- Да, но... - Гано не нашёл, что возразить и лишь сплюнул с досады.
- К тому же тебе не помешало бы больше упражняться, - продолжил Бокка. - Твоя защита по-прежнему слабовата.
- Да брось ты! - Гано, всё ещё раздражённый, махнул рукой. - Это против тебя она слабовата, а так весьма хороша, можешь спросить у покойного Тацци. Но против тебя защита у любого будет слабой. Клянусь небесами, кто в Фиренце может с тобой сравниться?.. Но ты посмотри, посмотри только на них!
На погружающейся в сумерки городской площади несколько сот ополченцев отрабатывали приёмы группового боя, пытаясь сохранять строй и порядок при перестроениях. Над каждым отрядом, собранным от приходов сестьер, реяли свои вымпелы; вымпелы объединялись вокруг знамени сестьеры. Командиры отрядов кричали сорванными голосами, тренировка шла третий час и все устали, но недовольный Капитан Войны занятия не прекращал. Успехи горожан были слабые, строй никак не держался и то и дело рассыпался то там, то здесь. До слаженных действий было далеко.
- Какой позор нам, наследникам благородных и славных родов, просто даже находиться тут!
- Говори за себя, - Бокка опустил тренировочный меч, но в ножны его вкладывать не стал. - Мне стыдиться нечего. Закон есть закон. Даже для нас.
- Ты хотел сказать "тем более для нас", - Гано встал рядом с ним и продолжил, понизив голос: - Тем более для нас, благородных дворян, бывших людей чести...
Бокка поморщился: слова Гано были укусами ядовитой гадины - больно ранили, а потом ещё долго отравляли душу. Друг был прав, прав в каждом слове, но признавать это не хотелось.
- Я - не бывший...
- Да брось ты, - остановил его Гано. - Мы ведь в одной лодке. Мы оба, чтобы сохранить жизни своим семьям, согласились принять их условия. Не в этом позор. Что толку было бы в нашей смерти? Наших жён и детей сожгли бы заживо, наши дома разрушили, наши земли отобрали, и наши имена забыли, вот и всё.
Бокка знал, что под этим брезгливым "их" Гано имел ввиду вовсе не потеющих сейчас на площади горожан, в конце концов - это просто безмозглая толпа, всегда идущая туда, куда её поведут. Нет, врагами были хозяева этого тупого и злобного стада. Но тем не менее он невольно передёрнул плечами, глядя на суетящуюся чернь, обряженную кто во что горазд. Пропотевшие стёганные гамбезоны были только на командирах отрядов да на ветеранах предыдущих компаний. Кто-то ещё из горожан, несмотря на недавний закон, наверняка приберёг воинское одеяние для настоящей битвы, явившись на тренировку в обычной одежде, но таких не могло быть много. Наказания в Фиренце даже в мирное время не были мягкими, а уж когда дело доходило до войны то становились и вовсе драконовскими. Над площадью стоял многоголосый ор, состоявший, по преимуществу, из ругани и проклятий. Ругались командиры, у которых других слов уже не находилось; ругались более опытные ополченцы на неумех, не способных выполнить элементарную команду; ругались неумехи, которым доставались тычки и оплеухи от ветеранов. Всем хотелось закончить уже на сегодня и разойтись по домам.