Свобода наскучила в данный момент;
Республика четвероногих
Желает, чтобы один регент
В ней правил вместо многих.
Звериные роды собрались,
Листки бюллетеней писались;
Партийные споры начались,
Интриги завязались.
Стояли старо-ослы во главе
Ослиного комитета;
Носили кокарды на голове
Черно-красного с золотом цвета
[67].
Была еще партия жеребцов,
Но та голосов не имела;
Боялись свирепых старо-ослов,
Кричавших то и дело.
Когда ж кандидатом коня провел
По спискам один избиратель,
Прервал его серый старо-осел
И крикнул ему: «Ты предатель!
Предатель ты! И крови осла
Ни капли в тебе не струится;
Ты не осел! Тебя родила
Французская кобылица.
От зебры род, должно быть, твой,
Ты весь в полоску, как зебра.
И голоса тембр у тебя носовой,
Как голос еврея, негра.
А если ты и осел, то все ж
Осел от разума, хитрый;
Ты глуби ослиной души не поймешь,
Ее мистической цитры.
Но я, я всею душой вошел
В сладчайший этот голос;
Я есмь осел, мой хвост — осел,
Осел мой каждый волос.
Я не из римлян, не славянин,
Я из ослов немецких,
Я мыслящих предков храбрый сын,
И кряжистых и молодецких.
Они, не играли в galanterie
[68]Фривольными мелочами,
И быстро, бодро, свежо, — раз-два-три,
На мельницу шли с мешками.
Отцы не умерли: в гробах
Одна лишь кожа с мехом,
Их тленная риза! Они в небесах
Приветствуют нас со смехом.
Ослы блаженные, в нимбе венца!
Мы следовать вам клянемся,
С путей добродетели до конца
Ни на волос не собьемся.
О, что за блаженство быть ослом!
Таких длинноухих сыном!
Со всех бы крыш кричать о том:
Рожден я в роде ослином!
Большой осел, что был мне отцом,
Он был из немецкого края;
Ослино-немецким молоком
Вскормила нас мать родная.
Я есмь осел из самых ослов,
И всей душой и телом
Держусь я старых ослиных основ
И всей ослятины в целом.
И мы свой ослиный совет даем:
Осла на престол поставить;
Мы осломонархию оснуем,