– И куда ж вы?
– Родина в беде не оставит.
Я сел в машину и повернул на Волхонку: будка на фоне развороченного котлована в самом деле выглядела как уходящая натура – так в кино называют, к примеру, дерево, которое необходимо срочно снять на плёнку, прежде чем оно облетит.
– Неплохо, – кивнул соавтор, – но концовочка всё-таки слабовата.
– Так будет ещё и третья серия!
– Неужели?
…Прошло ещё лет шесть-семь, и я на новой «Хонде» рассекал по Остоженке, намереваясь свернуть на Соймоновский проезд и далее на Пречистенскую набережную. Впереди поднималась златоверхая громада недавно законченного храма Христа Спасителя. Он был такой новенький, такой свежий, что, казалось, с него только-только сняли целлофановую обёртку и розовые ленточки. Засмотревшись, я совершил оплошность: повернул из среднего ряда, а положено по разметке из крайнего правого. Нарушение пустяковое, но тут же раздалась трель, и ко мне поспешил, размахивая жезлом, высокий тощий лейтенант. Я вышел, отдал честь и документы, включая крохотное, запаянное в плёнку водительское удостоверение размером с визитную карточку. Прогресс!
– Ну что же вы так? Нехорошо… – посетовал инспектор знакомым тоном, предполагающим взаимное понимание. – Даже не знаю, что мне с вами делать-то…
– А тут раньше такой толстый капитан стоял?.. – как бы невзначай спросил я.
– Никифорыч?
– Вроде Никифорыч…
– Он теперь майор. В управлении бумажки перекладывает. К пенсии готовится. А вы-то его откуда знаете?
– А он мне однажды на тэнах чуть права не сжёг! Там раньше скворечник стоял. Смешная история…
– Так это вы! – воскликнул лейтенант и посмотрел на меня с радостным изумлением. – Никифорыч всегда, если выпьет, рассказывал, как одному чмошнику… извините, водителю, чуть права не сжёг. Вот, значит, вы какой! Ну ладно, раз такое дело – езжайте и повнимательнее…
Больше я в этом заколдованном месте правил не нарушал.
– Вот теперь совсем другое дело! – похвалил мой соавтор.
Я нарочно привёл в предисловии две эти истории, которые тоже могли бы войти в роман «Гипсовый трубач», но как-то не вставились. Согласитесь, если бы вы встретили их в сборнике рассказов, то вполне могли бы принять за самостоятельные новеллы, хотя в этом вступительном эссе они играют вспомогательную роль, демонстрируя одну из форм, точнее, фаз соавторства. В моей же иронической эпопее вставные сюжеты выполняют множество разных функций: раскрывают взгляды и опыт героев, формируют фабульное движение, втягивают в него временные пласты и различные судьбы, что придаёт прозе качество, которое называют чаще всего «полифоничностью». Впрочем, мне больше нравится слово «многомерность», а ещё лучше «многомирность». Но главное: во вставных сюжетах я предлагаю читателям разные формы «мимесиса», так в литературоведении называют «подражание» искусства действительности – от скорбного копирования до горячечных фантасмагорий и пародийного обезьянничания. А кто является божьей обезьяной, мы с вами, увы, знаем…