Дача была деревянная, двухэтажная, с большой пристройкой-мастерской, соединённой с основным домом галереей. Вокруг давно разросся город, поднялись многоэтажки. Однако на зелёном заборе рядом с резной калиткой красовалась табличка:
ДАЧА-МУЗЕЙ
лауреата Государственных премий академика
Павла Ивановича Дивочкина
В огромной мастерской висели портреты генералов и маршалов. Полководцы склонялись над штабными картами, смотрели в бинокли, высовывались из танковых люков, гарцевали на конях, командовали парадами, смело стояли под пулями на брустверах, от души смеялись над солёными солдатскими шутками на привале… «Нюшечки» же таились в отдельном зале, и я выбрала для своей коллекции ещё одну работу мастера – «Эмма с колли». Восхитительное сочетание тёплой женской наготы с великолепно написанной длинной густой собачьей шерстью! Но главное: я выбрала Гошу – высокого, широкоплечего, узкобёдрого, с орлиным носом…
– Красивый мужчина? – ревниво уточнил Кокотов.
– О да! Мать у него была, кажется, из Адыгеи… Вы, конечно, знаете, что черкешенки славились удивительным сочетанием: пышная грудь, осиная талия и роскошные бёдра. Я уже не говорю о страстной изобретательности! Их ценили в гаремах, а русские поэты слагали им оды. Вы думаете, зачем Печорин похитил Бэлу? В моём роду тоже были черкесы, вообразите!
– Неужели?!
– Да-да… Так вот, Дивочкин-старший в молодости встретил на улице прекрасную восточную девушку, познакомился, уговорил попозировать всего один раз, а потом приехали братья с кинжалами и попросили узаконить беременность сестры. Гоша пошёл в отца. Я понесла буквально с первой ночи. Мы не выбирались из постели, кровать он поставил посреди студии, и на наши тела, сплетённые, как «пара жадных змей», смотрели торжествующие победители фашизма! Ну, не хмурьтесь, не хмурьтесь, мой герой! Ревновать к прошлому бессмысленно. Клетки организма полностью обновляются за пять лет, и от моего тела, умиравшего в Гошиных объятиях, скоро ничего не останется…
– А муж? – поинтересовался Кокотов, которого эта утешительная арифметика почему-то не успокоила.
– Я знала, что вы спросите! У Феди всё складывалось отлично: он не вылезал из научных командировок, часто уходил на яхте. А я, страдая морской болезнью, оставалась дома. У него появилась новая секретарша, Алсу – стройная азиаточка с влажным взглядом ручной газели. Он снова начал втягивать живот и старался пить чай не хлюпая. Вскоре я нашла у него в кармане початую виагру. Наши и прежде-то нечастые встречи в супружеской постели (мы жили на разных этажах) стали редки, как дождь над Каракумами. А потом, прихватив с собой Алсу, он пошёл на яхте в кругосветку со знаменитым Зорием Балояном – и нам с Дивочкиным никто не мешал безумствовать. Я настолько потеряла голову, что не сразу сообразила, как объясню Лапузину своё интересное положение, когда он вернётся домой. Это называется «внепапочная» беременность. Но Гоша, узнав о будущем ребёнке, пришёл в восторг и сразу позвал замуж! Мне, конечно, было приятно, но пришлось мягко объяснить милому юноше: не для того десять лет я очаровывала продажных чиновников, перетирала базар с бандитами, пила водку с застройщиками, морочила покупателей, чтобы вот так, в одночасье всё бросить и остаться ни с чем. Конечно, с милым рай в шалаше, но… «В шалаше?» – Он расхохотался, взял меня на руки и отнёс в тайную комнатку, которая, несмотря на его богемную жизнь нараспашку, всегда запиралась. В каморке без окон не было ничего, кроме небольшого портрета Сталина. Вождь, склонясь над картой, мундштуком дымящейся трубки указывал на красные стрелки главного удара.