— Как скажете, мессир Дюпуи, — не стала спорить я.
Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался
за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это
относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку,
струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея,
неправдоподобно ярко — оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних
краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог,
прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка — в так
называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим
проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются
суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей
лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.
— Уровень грунтовых вод высокий, — сказал Жорик. — Плюс
— влияние тропических лесов на формирование гумуса…
Но я все равно не могла отделаться от нелепой мысли, что по
ночам на проложенные через амазонские джунгли дороги выбираются местные гномы с
бронзовой кожей и в набедренных повязках, и у каждого — по ведру с огненно
красным суриком…
— Погляди-ка лучше сюда, — Жорик тронул меня за плечо.
Впереди нас Мадейра распадалась надвое, образуя гигантскую латинскую букву V.
Более широкое русло, цвета какао со сливками или молоком, по-прежнему уходило
на юго-восток, как бесконечная взлетная полоса, покрытая безукоризненно ровным
асфальтом. Второе русло, уже раза в два, резко сворачивало на юг. Эта река была
темно коричневой, цвета жидкого шоколада.
— Маморе, — молвил Жорик, почему-то вполголоса. — Нам
туда.
Признаться, мне тоже стало не по себе. Река была извилистой,
это было видно сразу. Буйный тропический лес, густо росший по обоим берегам,
они, кстати, были обрывистыми, придавал ей я сходство с тропинкой в злое
заколдованное царство. Если бы она была желтой, как дорожка, сослужившая службу
Элли, когда ураган принес ее в Волшебную страну, гнетущего ощущения не возникло
бы. Но, концентрированный коричневый цвет и стена джунглей, отбрасывавших
густую тень на реку, делала картину откровенно зловещей. Я покусала губу. Мне
расхотелось туда плыть.
— Та река, что полноводнее и прямее — Рио Мадре, —
сказал дядя Жорик. — Видишь, насколько она светлее. Это потому, что Рио Мадре
берет начало на восточных склонах Перуанских Анд, высоко в горах, где рождается
из тысяч ручьев, берущих начало у кромки ледников. От верховьев Рио Мадре до
древней инкской столицы Куско — рукой подать. А истоки Маморе — много южнее,
она долго течет через обширную, сильно заболоченную низменность, заросшую
непроходимыми экваториальными лесами. Сливаясь воедино, обе эти реки образуют
Мадейру. Кстати, именно оттуда, из Боливии, — Жорик кивнул в сторону Рио Мадре,
которая показалась мне куда симпатичнее Маморе, — поздней весной 1904-го года
впервые явился сюда полковник Офсет. Он и его спутники, бывшие однополчане, в
сопровождении носильщиков-метисов, всего — семь человек, включая сэра Перси,
выступили из Риу-Бранку. Это городок к северо-западу отсюда, где полковник
стоял лагерем, когда занимался картографированием бразильско-боливийской
границы. Проделав миль сто через сельву, они вышли к берегу Рио Мадре,
раздобыли лодки и спустились прямо сюда. Повернули ровно на юг и начали свой
подъем вверх по Маморе. Откуда в тот раз не вернулся никто кроме сэра Перси…