— Ой, я тебя прошу, — усомнился Жорик. — Ты же — не
премьер-министр. Вывод один: тот генерал из ГБ, который нагнал на тебя страху,
давным-давно на персональной пенсии, рыбу удит и водку жрет, нужен ты ему, как
зайцу стоп-сигнал. А может, и не было никакой гэбни, а просто у страха — глаза
велики?
— Кто же, в таком случае, за нами охотился?! — спросил
Мишель нервно.
— Бандиты, нанятые каким-то питерским коллекционером со
связями в криминальном мире, — предположил Жорик. — Что, мало было таких? Я
даже готов допустить, что, вместо урок, у него на подхвате работали настоящие
опера. В частном порядке, так сказать. Государственное финансирование —
скудное, почему бы не подхалтурить на частного инвестора…
— Нам с Ритой от этого было не легче, — заметил папа. —
Так что, не вижу разницы…
— Разница в возможностях, Мишель.
На мой взгляд, это было логично, но папа оставался
непреклонен.
— Ты пойми, мы в шаге от научного открытия аховой
важности, против которого, что Генрих Шпильман со своей Троей, что Хайрам
Бингем с Мачу-Пикчу, что Джон Маршалл с Мохенджо-Даро — пионеры. Ты слышишь
меня или нет?! Хранитель ты или нет, черт бы тебя побрал…
Папа вздыхал, но не более того. Его взгляд оставался
рассеянным, явно обращенным вовнутрь. Что видел Мишель на экране сознания? Быть
может, свою восьмилетнюю дочь, резвящуюся с одноклассниками в бассейне начальной
школы Кирьят-Моцкин? Мы, дети, перебрасывались мячом, заливаясь веселым смехом,
и папочка очень высоко его ценил. Пожалуй, куда выше мифической Белой пирамиды.
И он не был готов снова поставить на карту все. А дядя Жорик никак не мог этого
понять…
***
— Не пора ли выдвигаться, господа? — спросил Мишель,
покусывая заусеницу на мизинце левой руки. Скверная привычка грызть ногти в
расстройстве чувств преследовала папочку с отрочества, и бабушка оказалась
бессильна его отучить. Но не я. Не сочти за хвастовство, Динуля, но я преуспела
больше бабушки, поставив вопрос ребром:
— Не желаю, чтобы в школе меня прозвали отпрыском
грызуна!
Папа с превеликим трудом, но внял. И вот теперь, много лет
спустя, опять обратился к дурацкой старой привычке. По всей видимости,
натянутые до предела нервы привели в действие этот припавший пылью механизм
эмоциональной разгрузки на подсознательном уровне.
— Чего молчите, пираты? — оставив в покое ноготь, папа
поковырял концом ружейного ствола в песке. Маморе, поблескивая в лучах заката,
несла свои воды к океану. Нам было — в противоположном направлении.
— Не хотелось бы подставиться под вертолет, — подал
голос дядя Жерар.