— А то, если запаникуешь под водой, придется тебя
оглушить, для твоего же, разумеется, блага… А мне, Марго, чем на тебя руку
поднять, проще ее мачете оттяпать…
Шутка вышла корявой, и мы оба это прекрасно понимали. Решив
не заострять, я клятвенно заверила здоровяка, что впервые слышу о таком недуге.
Помнится, даже ухитрилась беззаботно хихикать, пока натягивала гидрокостюм.
Теперь нам стало не до смеха. Ни мне, ни ему… Нам предстоял неблизкий путь
через утробу мертвого корабля. Через лабиринт Минотавра, а, точнее, «Якова
Сверла», хитросплетение узких внутренних ходов, коридоров и галерей, о которых
мы имели самое отдаленное представление. И, которые, кстати, вполне могли быть
деформированы ничуть не меньше корпуса судна. И свой Минотавр у нас тоже
имелся. Какой же уважающий себя лабиринт без чудовища, упорно преследующего
незваных гостей по пятам? В нашем случае, его роль играло время. Ага, именно
оно, долбанная абстрактная и, потому, неумолимая физическая величина, не
ведающая ни жалости, ни усталости. Мы не могли упросить его пощадить нас. И
обхитрить, к сожалению, тоже. Оно просто тупо тикало, методично отсчитывая
убывающий в баллонах кислород. Клаустрофобия… Да она, по большому счету, была
паршивенькой печалькой, полной херней в сравнении с осознанием того, что мы — в
двух шагах и пятнадцати минутах, чтобы составить компанию мертвецам из экипажа
«Сверла». Быть зачисленными в команду Летучего Голландца, думала я. И, чем
дальше мы продвигались по катакомбам, в которые превратились помещения
погибшего миноносца, тем отчетливее понимали, он не намерен отпускать нас за
здорово живешь. Были моменты, я приходила в отчаяние, преисполняясь
уверенности, будто настал наш смертный час. Лишь кое-где нам удавалось
проплыть, выставив перед собой руки, чтобы не раскроить себе головы. А порой мы
ползли по-пластунски, ломая ногти о деформированные стены. Или извивались как
угри, царапая стремительно пустеющими кислородными баллонами прогнувшиеся
потолки, ни дать, ни взять — две крысы, угодившие в крысоловку. Кое-где ходы
были забиты ракушечником, и мы неистово работали руками, разгребая его. На
каком-то этапе дядя Жерар, наверное, поддавшись отчаянию, зажег предпоследнюю
шашку из своего арсенала. Лучше б он от этого воздержался, право слово…
Стальной рукотворный грот, по которому мы с ним
протискивались, стоя на карачках, оказался забит месивом из человеческих
костей. Правда, пока я в ужасе таращилась на них, думая, что зрение далеко не
всегда является бесспорным благом, Жорик заметил кое-что еще. Карман с
воздухом, как обыкновенно выражаются аквалангисты. То есть, грубо говоря,
пузырь, захваченный в плен тонущим кораблем. Сообразив, что к чему, он рванул
вперед как торпеда, бесцеремонно волоча меня на буксире.