— Прошу простить, но бесконечно хранить тела мерзавцев в холодильнике, будто они — достояние нации — непозволительная роскошь по нынешним временам, — безапелляционно заявил Брехсон. — Нужды следствия, безусловно, важны, однако мы не можем себе позволить выбрасывать на ветер деньги налогоплательщиков…
Отповедь прозвучала столь сурово, что требовавший повторных анализов корреспондент не нашелся, что возразить. По раздобытым им сведениям, на запястье правой руки трупа, принадлежавшего верзиле, было вытатуировано имя Вася, обведенное символическим сердечком, проткнутым стрелой Купидона, а чуть выше копчика имелась надпись в стихах, посвященная бандитом кораблю, на котором ему выпало служить:
Мій Сверло — як Рiдна Хата,
Він мені — За Батька й Мати.
Журналист, добывший столь сенсационные сведения, успел проконсультироваться у знакомого лингвиста с кафедры славистики одного из университетов и знал от него, что поэтические строки, пускай и весьма сомнительной ценности, написаны, по всей видимости, на украинском языке. Из этого следовало, что инспектор Брехсон беззастенчиво врет, по крайней мере, когда распинается о татуировках на болгарском. Кроме того, от чудом уцелевшего портье отеля, где останавливался сэр Перси, журналист знал, как звали покойника. Вася Извозюк, это имя портье запомнил на всю жизнь. Однако, поскольку, после сделанных перед журналистами громких заявлений бедняга портье неожиданно слег в закрытую психиатрическую клинику на непредсказуемый срок, и врачи категорически отказывались допускать к нему посетителей, крыть журналисту было нечем, и он предпочел смолчать. Не решился выставлять себя на посмешище. Точно так же прикусили языки репортеры, носившиеся со слухами, гласившими, будто полиция нашла в доках еще один труп. Только не спешит о нем распространяться. Между тем, судя по приметам, он принадлежал третьему из бандитов, устроивших охоту на сэра Перси Офсета. Если точнее, тому лысоватому очкарику с физиономией бухгалтера, кого полковник, если верить показаниям весьма некстати сбрендившего портье, опасался даже больше остальных, называя комиссаром Триглистером. По словам одного из докеров, работавших в ночную смену, тело, со следами ужасных пыток, множеством пулевых отверстий и словом ИУДА, вырезанным на лбу перочинным ножом, валялось в узком проходе между двумя пакгаузами, где хранился кардифф. Докер разоткровенничался, польстившись на щедрую мзду. Вместе с тем, он умолял раскошелившегося журналиста ни в коем случае не ссылаться на него, и был напуган до расстройства желудка.