* * *
Коридор постепенно расширяется, плакатов становится все меньше. Окурков и пустых бутылок прибавляется. Скоро начнутся обжитые отсеки.
Теперь хорошо бы не нарваться на насиловиков… — проносится у меня.
Сплюнь, накаркаешь… — одергиваю я себя, но поздно. Стоило только вспомнить о них, как улавливаю далеко впереди крошечный рубиновый огонек. Похоже на сигарету, которой кто-то затянулся. Фиговый знак. Придерживаю шаг, прислоняюсь к стене, не маячить же на виду посреди коридора. Одновременно приподнимаю кислородную маску. Принюхиваюсь. Так и есть, отчетливо веет табачным дымком, причем, прямо оттуда, куда я иду. Курение, между прочим — дорогое удовольствие, раньше, сразу после Перекраски, его могли позволить себе только рэкетирам, рядовым стройбанам чадить было по баллону. Позже, когда над рэкетирами снасильничали дружинники по охране общественного порядка, став, таким образом, насиловиками, они тоже пристрастились к курению, верно говорят, дурной пример — заразителен.
Из того, что я честный челнок, вовсе не следует, что насиловики опасны для одних бандитов. В этом плане, насиловики из СОБРа — точная копия наших кур1нных правохоронителей. Общаясь с последними, ни в коем случае не следует качать прав. Иначе могут похоронить в одной могиле с правами…
— Эй?! — неожиданно доносится из полумрака, и я, с перепугу, едва не роняю баул. Голос властный, нетерпеливый, и тепла в нем примерно, как в Заколоченной лоджии. — Эй?! Я к тебе обращаюсь, терпила! Не устал шифроваться?! А ну, давай, с вещами на выход! Только руки перед собой держи!
Делать нечего, с властями не поспоришь. Поступаю как велено, демонстрирую пустые ладони, чтобы они поняли: при мне ни палки, ни камня, ни ножа. Только тяжелый баул с тапками, которые я пру с Неприсоединившегося этажа, но это как раз нормально. И насиловики, и правохоронители сразу бесятся, если челнок идет порожняком.
— Теперь, стой! — командуют мне. Стою, жду, прислушиваясь к скрипу тяжелых подошв, с которым ко мне приближаются двое крепышей. Так и есть — это наряд насиловиков, судя по форме — из недавно созданного элитного подразделения лейб-гусар. Их сразу видно. На насиловиках — шитые золотой тесьмой коротенькие однобортные доломаны, поверх которых небрежно наброшены отороченные мехом гусарские ментики. На головах — лихо заломленные на затылок кивера. В руках — тяжелые бутылки из-под шампанского, которое лейб-гусарам полагается хлестать по Уставу, причем, с самого утра. Эти бутылки гусары запросто пускают в ход, если им приспичит кого-то отмудохать. Они даже не таскают с собой дубовых колков — табельного оружия наших правохоронителей, им одних бутылок — за глаза. Организации по защите прав жильцов из Западного крыла традиционно закрывают на чудачества гусар глаза, дескать, что поделать, если у них традиция такая. А вот правохоронителей мониторят регулярно, проверяют, чтобы колки были каучуковыми. В результате правохоронители вынуждены периодически окунать свои палки в гуталин, внешне не отличишь, но, как по спине перетянут — материал угадаешь без проблем.