За годы, что мы не встречались, казалось, он ни капли не постарел, разве что на глазах появились очки в тонкой оправе.
– Графиня Лестрейдская, – поприветствовал он, делая легкий поклон в мою сторону. – Вы все краше и краше!
– Господин Велье, – улыбнулась я, наблюдая краем глаза, как в комнату, где я обосновалась, один за другим вносят сундуки.
– Аккуратнее, бестолочи! – прикрикнул на одного из слуг мастер. – Внутри материалы для работы. Если что-то повредите, останетесь без жалования.
Три сундука опустились на пушистый ковер, а вот открыл Велье только один, достал оттуда складной мольберт, небольшой холст и грифель для наброска.
– Не будем же тянуть, – произнес он, кивая мне на окно. – Приступим к работе. Встаньте ближе к занавесям, ваша светлость.
Велье сощурился, примеряясь к только одному ему известным параметрам, и кивнул, а затем нежно погладил уголок холста и коснулся грифелем бумаги…
Казалось, в его руках предмет запел тихую шуршащую песню, похожую на колыбельную сверчка.
Первые полчаса я мужественно позировала, честно старалась не шевелиться и если честно, то не очень понимала, зачем Велье меня и в самом деле рисует. Конечно, логично, что он попал во дворец по выдуманному поводу, и тем не менее сейчас в комнате кроме нас двоих никого не оставалось, а для отвода глаз было бы достаточно и простого карандашного наброска.
– Я хотела спросить… – заговорила через какое-то время я, но Анри хмуро взглянул на меня из-за холста.
– Потом, не шевелитесь. И голову выше, чтобы свет падал лучше.
И опять я притихла, вторая попытка случилась через час.
– Зачем вы меня рисуете? – все же озвучила я интересовавший вопрос. – Это ведь ни к чему.
Брови художника поднялись вверх.
– Разве? – ответил он вопросом на вопрос.
– Должно быть, я неверно сформулировала. – Я чуть пожевала губы, подбирая слова. – Понимаете ли, господин Велье, ваше стремление нарисовать мой портрет привлекло ненужное внимание со стороны очень знатных господ. Как-никак раньше вы славились портретами мертвецов и принципами, отказывали живым. И вот вы рисуете меня…
– Вас? – Анри отложил грифель на подставку мольберта. – Подойдите ближе, хочу, чтобы вы убедились: я никогда не изменяю своим правилам.
Неприятный холодок пробежался по коже. Будь я умнее, наверное, выпрыгнула бы в окно со страху, потому что фразу художника проще всего было воспринимать угрозой. Но я двинулась к мольберту.
– Все мужчины в роду Велье были художниками, вот уже на протяжении тысячи лет мы рисуем умерших людей, будто живых. Так, что не отличишь, – тихо произнес он. – Это дар, доставшийся мне от моего пра-пра-пра… К слову, меня даже назвали в его честь. Анри Велье.