– С ядом?
– Ты противоядие выпил. Яд не подействует.
– Ты уверен, брат?
Князь-воевода предполагал, что противоядие тоже вкусом не мед не похоже, и действует на человека иначе. И, видимо, это действие Войномир ощущал на себе.
– Я ни в чем не уверен. Но надо на что-то одно полагаться. Если хотят отравить, будут пытаться. И твое поведение спровоцирует их на опрометчивые поступки. Я вынужден буду уехать. Славера и Ставра я предупредил. Они будут внимательны.
– Тебе обязательно уезжать так скоро?
– Мне нужно уничтожить те лодки, что стоят в Обенро. Прямо в порт войти, и там их сжечь, пока они без полной команды. Охрана вывести их на чистую воду от пожара не сможет. И сделать это следует обязательно. Во-первых, я так вселю беспокойство в норвегов и свеев, что пошли воевать против Годослава, во-вторых, предотвращу нападение этого флота на Руян. Им не на чем будет плыть сюда. И морской набег не состоится. А ты тем временем атакуешь лютичей в Венедине. Пойдем, бояре могут подождать, но зачем заставлять ждать глашатного…
– Заходить будем по одному?
Дражко вопросом даже возмутился.
– Разве мы бояре? Разве будем делить первенство? Пойдем вместе. Драган, объявляй!
* * *
Громовой голос, которым глашатный объявлял прибытие князей, совсем не походил на обычный его голос. Разве что, отдельные нотки произношения можно было уловить. Но князю-воеводе Дражко этот голос показался отчего-то очень знакомым. И, уже переступив порог зала совета, Дражко обернулся к глашатному, и тихо спросил:
– Сколько тебе Духослав платит за то, что ты от имени бога вещаешь?
Драган растерялся, и чуть язык себе от растерянности не откусил. Но князь-воевода понял, что попал в точку. Он умел заставить людей служить себе. И потому добавил так же тихо:
– После завершения совета зайди ко мне в комнату, поговорим.
Глашатный согласно кивнул. Значит, признался.
И Дражко поспешил за Войномиром. Войдя в зал заседания, осмотрелся, не стараясь скрыть свою неприязнь. Это было странное чувство, похожее на брезгливость. Как неприятно бывает взять в руки паука, точно так же князю-воеводе часто неприятно было общаться с боярами. Не со всеми, но с некоторыми он уж точно испытывал похожее чувство.
Дражко давно, много лет был уже знаком с большинством из собравшихся в этом зале, хотя и не относился к ним ко всем с одинаковым неодобрением. Само слово «боярин» обычно слегка раздражало князя-воеводу. Он хорошо помнил, что именно бояре свергли с княжеского стола лужицких сербов его отца, в результате чего отец погиб, а сам Дражко, тогда еще не полководец, а просто юный вой, подающий надежды неординарностью мыслей, спасая мать, вынужден был бежать с малой дружиной к ее сестре, тогда жене князя бодричей, отца Годослава. Позже бояре пытались и в княжестве бодричей свергнуть князя, в результате чего сам князь-воевода получил удар кинжалом от наемного убийцы