Теперь нужна была настоящая работа — раз уж сын решил получить хорошее образование.
Антон Маяков
(РОССИЯ — ИРЛАНДИЯ, 0:0)
Антон с трудом впихивал себя в пространство между креслом и столом, вместившись, тяжко вздохнул и осуждающе посмотрел на зазвеневшие на столе стаканы, чего, мол, испугались. Потом так же осуждающе посмотрел на Толю Крипуна.
— Все-таки твоему шоферу надо говновозами повелевать, а не приличных людей возить, это катастрофа — какой-то твой Митяй: воняет, жрет все время, да так, что все в брызгах, и добро бы водила был резвый, так нет, Москвы не знает.
— У тебя что-то личное к водилам как классу, — засмеялся Толя, изучая меню. — Девчонку у тебя Гаврила никогда не уводил?
Антон недовольно улыбнулся в ответ.
Нет, такого не было. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Лиза рассказывала как-то, что ее первый спонсор — ныне председатель совета директоров «PR-Ассамблеи» — так достал ее, что она стала трахаться с охранником. Но это было явно до знакомства с Антоном, а кроме того, охранник — это не шофер.
Нелюбовь к водилам пришла из детства.
Маяков помнил взгляд водителя деда, когда тот привозил сановного мужа посмотреть на нищую родню. И когда вдруг доводилось катать ее, всячески давал понять, что воспринимает это как ненужное обременение, особенно когда с ними был отец. А однажды в такси денег у отца хватило в обрез. Водитель с видимой брезгливостью катал по ладони четыре пятачка, как бы давая понять, что с такими финансами в такси не садятся. А деньги и правда были последние, просто у матери разболелись ноги.
Антон не мог забыть и бомбилу, который вытащил у него из бумажника двадцать долларов. Для Маякова января 1995 года это были значительные деньги.
Приключений вообще было много. Однажды редакционный шофер не встретил самолет, на котором Антон возвращался из командировки. Прождав полтора часа и не имея никаких известий о машине, Маяков ловко вписался в маршрутку до метро. Выяснилось, что машина приехала на два часа позже. Водила наверняка бомбил, но сослался на пробки. А потом отловил юного корреспондента и долго читал ему нотацию о том, как журналисты, прежде всего начинающие, по-скотски относятся к рабочим людям.
Именно шоферы, а не официанты или милиционеры стали для Антона символом того, от чего он бежал и чего боялся, — бедности и непризнанности.
На самом-то деле бедности он практически и не застал, деда поперли из горкома в 1985 году, а уже в 1987-м отец стал нормально зарабатывать. А пока дед был в силе, в помощи никогда не отказывал. Но обязательно настаивал на том, чтобы просил отец, а не мать, и выдавал просимое с какими-то оскорбительными нюансами: вроде конверта на столе, как для горничной. Часть пайка опять же посылал с шофером. Причин нелюбви деда к отцу он не знал и спрашивать, после одного случая в детстве, не решался.