— Я не красотка с приданным! — отрезал Эристор, оборачиваясь к Питеру и словно предлагая свое горбоносое лицо в качестве доказательства. — Что ему может понадобиться от меня?
— Ты сильный и независимый. От тебя пахнет властью. Сломать, подчинить такого — утонченное удовольствие. Вот, например, с меня что возьмешь? Покряхтел, обтерся, штаны натянул и пошел, будто просто облегчился. Ты другой. Эти сволочи чувствуют это…
Дождь наконец-то кончился, и даже выглянуло блеклое осеннее солнышко, которое, как ни старалось, было не в силах высушить насквозь промокшую одежду гребцов. Сырость, казалось, затаилась в самом сердце, выбиваясь наружу противным ознобом. Эристору приходилось стискивать зубы, чтобы они не выстукивали быструю неровную дробь. Не грела даже работа, хотя весла, словно вобравшие в себя дождевую влагу, стали еще тяжелее и с трудом ворочались в уключинах.
День тянулся бесконечно долго. Эристор несколько раз ловил на себе пристальные взгляды Али, но лишь налегал на весло, зная, что тот ждет, словно хищник в засаде. Ему нужен был лишь повод, формальное основание для нападения. Эристор не боялся орка, но и не хотел осложнять отношения с тем, чья жестокость и мстительность легко читались на его толстогубом плосконосом лице. Али ждал достаточно долго, чтобы понять это, и с легкостью опытного манипулятора нашел иной ход. Следующий день показал это.
Эристор размеренно работал веслом, когда сзади раздался свист плети и мучительный вскрик. Потом еще и еще. Он невольно обернулся — Али избивал Эльфиреля. Эристор пожал плечами и решительно поднялся:
— Тебе ведь нужен я…
— Да, — усмехаясь и сразу оставляя в покое дрожащего эльфа, ответил Али. — И теперь я наконец тебя получу. Сядь на место, гребец, и берись за работу.
Он демонстративно пропустил концы плети через пальцы левой руки. Эристор помедлил мгновение, а потом отвернулся и сел на скамью. Взгляд его при этом невольно уткнулся в шатер шейха. Сквозь узкую щель в полотнах, закрывавших вход, за ним внимательно следил один темный глаз, опушенный густыми черными ресницами. Эристор, повинуясь неизбывной жизнерадостности своей натуры, не удержался и подмигнул любопытному мальчишке-нагу. Внезапно он увидел, что выражение, с которым юнец смотрел на него, изменилось. Быстро сменяющие друг друга чувства — ненависть, гнев, боль, испуг, сочувствие — все это как в калейдоскопе закружилось в черном омуте выразительного взгляда, и в тот же миг плетеные хвосты впились в плечи Эристора.
Толстая одежда смягчила удар, но он все равно едва сдержал крик. Холодная, убийственная ярость вспыхнула в его душе. Те, кто хорошо знал Эристора Дориата из Дома Красного дуба, могли бы с точностью прогнозировать дальнейшее. Добряк Эристор, жизнерадостный и улыбчивый, становился целеустремленным и хладнокровным мстителем в тех случаях, когда кому-то удавалось серьезно задеть его или тех, за кого он брал на себя ответственность.