«А малыш далеко пойдет», — с нежностью глядя на спящего Олисса, подумал Ссаид, и вновь перевел взгляд на опрокинутое лицо Эристора.
— Я понимаю твое состояние, эльф. Мою юный любовник превзошел сам себя, совращая твою невинность. Стратегия была безупречна.
Олисс шевельнулся и открыл теплые, туманные со сна глаза, полные такой томной всепоглощающей порочности, что Эристор шумно втянул в себя воздух.
— О да, — Ссаид усмехнулся. — Он сразу положил на тебя глаз и добился своего. А я разрешил ему это.
Эристор хлопнул себя по лбу и, широко распахнув глаза, рухнул на подушки, уставившись в близкий потолок. Ссаид опять рассмеялся:
— Твоя растерянность доставляет мне удовольствие, эльф. Ну да ладно. Я пощажу твою гордость. Хотя бы частично. Ты даже сонный и обкуренный защищал свой тыл так, словно это был последнее дерево Великого леса. Олисс не справился с тобой. Я предлагал ему кликнуть рабов, чтобы тебя подержали… Но он почему-то отказался. Зато ты овладел им… Не уверен. Я задремал и сбился со счета. Помнишь?
Эристор лишь качнул головой. Олисс приподнялся и, ласково коснувшись пальцами его губ, что-то проговорил своим мелодичным высоким голосом.
— Он говорит, ты умелый любовник и подарил ему такое наслаждение, как никто другой до того, конечно, кроме меня, великого, — Ссаид кривовато усмехнулся. — А еще говорит, что завидует той женщине, которой ты будешь расточать свои ласки, и немного ревнует.
Эристор взглянул в лицо юному нагу, который все еще доверчиво прижимался к его телу, оплетая ногу хвостом. Он был порочен до мозга костей, но его почему-то стало жаль. Эристор мягко погладил округлую щеку Олисса и, отстранив его, встал, ища глазами свою одежду.
— Что касается твоего дела, эльф, — следя за тем, как перекатываются мышцы на спине одевавшегося Эристора, бросил Ссаид, и тот, натянув штаны, обернулся. — Объясни Аххмету, где тебя найти. Он приведет их. Считай, что это подарок за то удовольствие, которое я получил, наблюдая за твоим телом ночью и за твоим лицом утром. Не возражай! Или так, или никак!
Эристор, так и не проронив ни звука за все это время, лишь пожал плечами и покинул «гостеприимный» дом Бошшаэтдина, задержавшись лишь для того, чтобы поговорить с надсмотрщиком…
Он вернулся в снятую им комнату, дрожащими руками снял с себя амулет в виде вырезанного дубового листа и сжал его в кулаке, прикрывая глаза. Шамана, от которого всегда можно было получить откровенный разнос или действительно разумный совет не было рядом, и Эристору пришлось утрясать свои дела напрямую с молчаливым Духом лесов.