Через несколько минут сходное вещество, название которого я уже не помню, будет выброшено в кровь, чтобы нейтрализовать действие всосавшегося алкоголя. Дополнительно повысится уровень адреналина, чтобы удержать психику в тонусе. Стандартная схема, к которой прибегает мой организм, каждый раз, когда я хочу напиться. При этом объём алкоголя роли практически не играет. Бывали случаи, когда я в качестве эксперимента целиком наполняла им желудок, но, кроме тяжести внутри, никаких ощущений это не вызывало. Говорят, Иисус превращал воду в вино. Чтобы он сказал про этот фокус?
– А вот ты зря понтуешься, – предупреждаю я Жан-Пьера, видя, как он повторяет мой жест, – Тебя развезёт с непривычки.
– Как вы, русские, вообще это пьёте? – морщится француз.
– Мы не пьём, а выпиваем.
– Мне хочется знать о тебе больше. Скажи, почему ты решила сделать военную карьеру? Ты из семьи военных?
– Ах ты, журнашлюха…– улыбаюсь я, – Всё-таки не отпускаешь идею состряпать материал?
– Нет! Никакого интервью! – серьёзно отвечает парень, и почему-то я ему верю, – Это интересно лично мне.
– Я плохо помню своих родителей. Какие-то обрывки… Большая часть моих детских воспоминаний это приют в Эрфурте. Кажется, там меня оставил какой-то советский военный. Я помню его форму. Они как раз собирались выходить из Восточной Европы. Но, не думаю, что это был мой отец… По крайней мере, не хочу думать, что он смог бы так со мной поступить.
– Печально, – искренне реагирует Жан-Пьер.
– Там среди персонала была женщина. Немка, которая говорила по-русски. Но не помню, чтобы были такие дети. Кажется, что я была одна. Одиночество. Определённо, наиболее яркое из детских воспоминаний, – наконец-то подают мясо, и я начинаю увлечённо есть свой бифштекс, – Но вот постоять за себя я умела уже тогда.
– У тебя это хорошо получается.
– Да.
– Если не против, я всё-таки возьму к мясу красного вина, – говорит Жан-Пьер и делает осторожный знак официанту.
– Как знаешь. Я всё равно больше не вижу смысла сегодня пить. А вот тебя точно развезёт.
Француз наливает себе бокал насыщенно бордового вина и, подмигнув мне, подносит ко рту. Краем глаза я замечаю, что за окном начинается какое-то движение. Вдоль по улице несколькими недлинными цепочками проходят полицейские в касках и бронезащите, вооружившиеся щитами и дубинками.
В зале появляется администратор ресторана.
– Дамы и господа, мы просим прощения, но наше заведение закрывается. В непосредственной близости с нами происходят уличные беспорядки.
Не особо возмущаясь, посетители начинают собираться и выходить. Жан-Пьер встревожено озирается по сторонам. Он хочет встать, но я останавливаю его, положив свою руку поверх его. Это первое наше прикосновение. Что-то внутри меня заставляет меня успокоиться.