Двое стариков с замирающими сердцами, словно дети в предвкушении праздника, побежали к лачуге и распахнули дверь. Их встретили запустение и пыль в лучах заходящего солнца. Здесь никого давно не было, домик был пуст, если не считать старый диван, несколько книжных полок и ящики вдоль стены. Снова и снова Виктор переживал чувство безвозвратно утраченной надежды. Внешне моряк всегда старался выглядеть крепче, грубее, серьезней, но это была лишь маска, которая не выделяла его среди простого морского и рабочего сословия. И вот, на склоне лет, он ощущал удары судьбы по хрупкому внутреннему миру, рушащие последние карточные домики веры в лучшее. А с надеждой и верой уходила сама жизнь – невероятно соблазнительным казалась Смутьянову возможность оборвать всё это, закончить, закрыть глаза и не открывать больше. Он так и сделал – закрыл глаза и упал от бессилия на колени, опершись руками на доски ветхого пола. Старый моряк плакал, стоя на четвереньках, не в силах перенести больше всего этого. Конец света начался для Виктора не с ударом ракет, а гораздо раньше – тогда, когда он был отправлен в запас, как бесполезная вещь. Все, что навалилось на него потом, было лишь подписью под договором о безоговорочной капитуляции старого человека перед трудностями жизни. Возможно, стоило перестроиться, остаться и привыкнуть к квартире, быту, забыть о море. Но теперь, когда ничего от прошлой жизни не осталось, к чему ему было привыкать, с чем смиряться? С холодом, болезнями, утратой надежды? Со скорой и неизбежной смертью? Так не будет её. Старуха с косой придет не сразу, не мгновенно, как в сказке, а будет медленной пыткой, длиной в неделю, месяц, год. Ничего не изменить. Он застрял посреди жизни и смерти.
– Виктор, вставай… – Симонов тронул товарища за плечо.
– Не… хо… чу… – роняя слезы старый моряк мотал головой.
– Надо, родимый, ну надо, – Вячеслав с трудом поднял товарища и поставил на ноги – Сам же говорил, не время, нельзя нам руки опускать.
Симонов усадил товарища на старый скрипучий диван и ушел за вещами на катер. Когда он вернулся, Смутьянов все ещё плакал, размазывая слезы по щекам. Боль отразилась в лице дозорного – он не мог смотреть на своего друга, который так неожиданно сломался перед обстоятельствами. Сильный, волевой он теперь сидел на пыльном диване со свисающей с уголка рта слюной, как слабоумный. Моряк кинул вещи в угол и сел рядом с Виктором, обняв его.
– Ну чего ты, Вить, нормально все! Не нашли мы людей тут, может и к лучшему, сейчас в мире черти что происходит: кто остался все убивать друг друга примутся, грабить, насиловать, а мы пока обходим все эти беды. Может оно и к лучшему, прекращай!