Ответ, написанный рукой Бедриса, буквально ошеломил. Оказывается, заставу ликвидировали, поделив фланги между соседними, замполита Старшинова списали в запас по сокращению, теперь у них и новая застава, и новое начальство, и новые люди - ребят с заставы, кого не пустили под досрочную демобилизацию, порассовали по иным заставам. Гоцицидзе тоже попал под сокращение, две недели назад проводили, теперь он, Бедрис, получил ефрейторскую лычку... Боже мой, как все изменилось за каких-то два месяца! Теперь и остановиться где - проблема... Но самое грустное, Бедрис сообщил, что Тубика после его отъезда будто подменили, никого не хотел признавать за хозяина, приехал новый начальник заставы и приказал пристрелить как бесхозного, давно списанного. Из письма узнал также, что на прожектор вскоре после его отъезда приходил белогвардеец и очень был расстроен, что уехал не попрощавшись, а он собирался подарить какие-то книги. Бедрис докладывал, что все его приветы переданы девчатам, кроме Айны - она уехала из деревни, устроилась в какой-то мастерской при быткомбинате в Кингисеппе и практически тут не бывает. Последняя, самая важная для него весточка, кольнула непонятной болью - вроде ревности, вроде тревоги: а если?! Бывало, уезжали, чтобы через полгода возвратиться с ребенком на руках... Вновь загадка, тайна, задачка со сплошными неизвестными...
Ни тогда, ни сегодня через столько лет он не может решить ту задачку, разгадать оставленную Айной загадку. Первая женщина, у которой он был первым мужчиной, так и осталась загадкой. Только она знает тайну, если была та тайна...
***
Закурил, подошел к окну. По небосводу бежали уже только жиденькие ошмотья туч. Значит, отбушевала Балтика, укрощает свой нрав, успокаивается. Утомленное море присмирело, лениво почесывает помятые бока о прибрежные камни, через день-два впадет в штилевую дрему, начнет копить силы, чтобы через некоторое время вновь броситься в свое извечное яростное наступление на берег. Море не меняется. Меняются времена, меняются нравы, меняются люди, меняются... Где-то, видимо, обрушились от усталости металла, солоноватых ветров железные конструкции вышки, развалилась от старости их хата-казарма, раскрошились бетонные опоры прожекторной площадки... Нет прожектора, нет границы, нет пограничников, охранявших на стратегически важном направлении рубеж великой державы от агрессивных натовцев. И великой державы нет. Ее осколочек, где издревле жил народ по имени эсты, стал государством, и порядки там определяют сами эсты, а не пришлые генералы и полковники. Граница уродливым рубцом пролегла совсем в ином месте - между Нарвой и Псковом. И охраняют ее эсты не от кровожадных натовцев, а от бывших генералов и полковников, былого старшего брата, которому так и не хватило ума и такта стать настоящим старшим братом.