Пожив-послужив почти год, все больше убеждался: «батя» просто «заострял вопрос», рисуя в их воображении эстонок черт знает какими соблазнительницами и блудницами, готовыми едва ли не на ходу сдирать штаны с каждого военного. Глупости, конечно. Да обычные девчата, может быть, даже в этих необычных условиях у них больше достоинства, чем у выборжанок, на которых насмотрелся, бывая в увольнениях, чем у его землячек. Будто только здесь безотцовщина?
И еще поразило: почти всех эстонок природа наделяет хорошим музыкальным слухом. Возьмет в руки любой музыкальный инструмент, попиликает-попиликает, побренчит-побренчит минуту-другую и - заиграла. Аккордеон - почти в каждой хате, похоже, он у эстонцев национальный музыкальный инструмент. Если не во всей Эстонии, то на Сааремаа - точно. Тихими вечерами девчата выходили с аккордеонами иа улицу...
Он любил эти редкие вечера, когда природа засыпает в тихом раздумье, море дремлет аж до самого горизонта в глубоком штиле, глохнут, молкнут даже надоедливые крикливые чайки. И вот где-то в конце деревни подает голосок, настраивается на мелодию аккордеон. Мелодия стройнеет, делается такой тоскливо-печальной, что сжимается сердце. К ней подлаживается, настраивается еще один, второй, третий, пятый, десятый аккордеон - по всей деревне, и уже трудно понять, сколько их в этом необычном ансамбле. Мелодия складывается в стройный лад, набирает силу, мощь, то течет плавно, то взрывается, стремительно взлетает ввысь, и - такое впечатление, что долетает аж до Готланда, где изнывают душою их отцы, мужья, братья, ровесники, которым не суждено стать их сужеными...
Послушав эту щемящую мелодию, этот необычный ансамбль, понял, наконец, дошло, почему девчата наотрез отказываются принести на их волейбольную площадку аккордеон, потанцевать под нормальную музыку, а вымучивают некое подобие мелодии на их разбитой, разболтанной хрипатой гармошке...
Эх, девчата, милые эстонки, чья юность пришлась на пятидесятые-шестидесятые! Не дай Бог никому, что выпало на вашу долю. И пусть отсохнет рука, осмелившаяся бросить в вас камень! Да, бывало, вы впадали в грех с теми, кто косвенно нес вину за то, что ваши суженые по чьей-то высокой злой воле оказались на том берегу моря. Своим грехом вы спасали и спасли...
Грех греху рознь, очень большая рознь, и, как и все на этом свете, нельзя измерить одной меркой, одним аршином. Были девчата из обезмужненных сааремских деревень, были их сверстницы вроде Хельды из интернациональной Нарвы...
***
Посланный к почтальонке за письмами и газетами Гоцицидзе случайно встретил ее на улице. Взглянул - и стал, как вкопанный: перед ним была незнакомая, с длинными, немыслимо белыми волосами и синими, как его Черное море, глазами красавица. Она тоже онемела от взгляда каштановых глаз смуглого, с черными как смоль, короткими кучерявящимися волосами джигита. Черное на белое или белое на черное дало такой всплеск, такой взрыв чувств, что просто не смогли сразу же, без всяких церемоний познакомиться, перейти на «ты». Хельда попросила проводить до тетиной хаты, куда приехала отдохнуть на недельку, взяв отгул на работе. А когда проводил, то и прощаться не хотела - пригласила в хату «погонять чаи». Дисциплинированный Леша отказался: «камандыр ждот», и трусцой помчал назад.