— Вот, Марийка, такой коленкор. Последнюю фразу напиши своей рукой: «Цели, задачи и линию поведения я усвоила». О легенде надо думать нам обоим. К завтрашнему вечеру прикинь пару вариантов. Будь всё время дома. Твою кандидатуру я сейчас сообщу Власову. Не исключено, что тебя скоро позовут знакомиться с их связным. Всё понятно?
Марийка кивнула головой, порывисто протянула руку Андропову.
— Всё будет хорошо, Юрий Владимирович. Не волнуйтесь. Бультякову я разыщу, а ежели что случилось — постараюсь заменить её. Увидите, что не ошиблись. Не Галю ж посылать…
На следующий день вечером Андропов и Мария были вызваны к Власову. По улице шли молча, подняв воротники, загораживаясь от мокрого, косо летящего мелкого снега.
У Власова было тепло, даже душно. Перед открытой форточкой курил низкорослый узкоплечий человек в засаленной диагоналевой гимнастёрке. Глубоко посаженные маленькие глаза равнодушно скользнули по Марии, которую впереди себя пропустил Андропов, потеплели, когда тот протянул ему руку. Власов приветливо поздоровался с Марийкой, подвёл её к курившему.
— Знакомьтесь. Это Мария Мелентьева, о ней мы тебе говорили, Ваня, а это Фомин Иван Михайлович. Тоже побывал в тылу, партиец, имеет опыт работы с людьми — перед войной начальствовал в Лосиногорском механизированном лесопункте. Но главное, он хорошо знает Сегозерский район и, в частности, деревню Термоны, где были намечены места явок секретарей подпольного райкома. В общем, тёртый калач. Иван Михайлович — карел, говорит более-менее по-фински. Вам ещё будет придана небольшая группа войсковых разведчиков, человека 3—4, плюс радист, так что компания подбирается неплохая. Давайте, товарищи, рассмотрим всё по порядку.
Власов разложил на столе карту, провёл пальцем по начерченной линии — это был путь, которым пошла в Паданы группа Игнатьевой, указал место, где подорвался на мине связной Макаров, видимо, сам Макаров после госпиталя поставил крестик на карте и дату чёрным карандашом, след которого уже почти стёрся. Овалом была очерчена поляна, где расположился лагерь подпольщиков.
Власов достал папку с радиограммами, подписанными фамилией «Богданова», читал каждую медленно, вдумчиво, рассуждал, пытался нарисовать картину жизни в лагере, тщательно разобрал последнее донесение.
— Я думаю, всё же рация испортилась, — заключил Власов. — Люди там верные, кремень.
— Будем исходить из худшего, — хмуро сказал Андропов, — группа провалилась. Допускаем три варианта. Первый — все погибли в перестрелке, напоровшись, скажем, на засаду где-то у Падан, второй — кто-то погиб, кто-то попал в плен, хотя финны подпольщиков и партизан считают вне закона и в плен не берут, и третий — часть группы погибла, часть смогла ускользнуть от погони и затем где-то осела в неизвестной нам деревне, затаилась. Что я хочу этим всем сказать? Вы придёте в растревоженный муравейник, более того, финская разведка уже расставила капканы. Обстановка архисложная, поэтому мы выбрали вас, именно вас, товарищ Фомин и товарищ Мелентьева. Осторожность, слаженность, дисциплина — только на этих трёх рысаках можно вам ездить. Семь раз проверьте, один раз отрежьте.