— Вот какие карельские девушки! Запоминайте!
Алёша, серьёзный и сосредоточенный, улыбался краешками губ. Встретив взгляд Анны, показал кивком головы на широкие окна, за которыми сгущался вечер. Они протолкались к выходу и пошли на своё любимое место к реке.
— Бывало, прихожу в госпиталь на дежурство, Маша тут как тут, — взяв Алёшу под руку, стала рассказывать Аня. — «Бери гитару! — кричит, — Дуся уже с балалайкой в палате. Идём нынче к тяжёлым, там двоим совсем худо». Тумбочки раздвинет с шуткой-прибауткой, подушку подобьёт, кивнёт нам, мы эту «цыганочку» и заводим. «С морским выходом! Кто со мной? Ходи, черноголовая!» Играю я не шибко, хоть и целый год в кружок ходила в Ленинграде, да, видать, бог не дал таланту. Чуть стало получаться, так наш кружок распался, руководителя нашего в армию взяли, на финскую войну.
Аня замолчала, задумалась. Алёша внимательно посмотрел на неё.
— Как я завидую Маше, — очнувшись, продолжала Аня. — Вот так взять и выйти перед сотней незнакомых людей. Я бы тут же умерла от страха. Сказал бы кто: надо ради жизни чьей-то, — не смогла бы, просто ноги бы отнялись. И откуда во мне эта робость проклятая? Бывало, раненые просят — спой, сестрица, под гитару. Начну, им-то отказать нельзя, а в горле комок, стыдно, да и голос у меня слабый. Говорят, робость — сестра трусости?
Алёша не ответил, но крепко пожал её руку.
— В Ленинград приехала, вышла на морском вокзале, улицу Моховую, дом 37 спрашиваю, где наш техникум, тогда ещё политпросветшкола. Спрашиваю у людей, а голоса как бы нет, никто меня не слышит. Говорю, говорю вам, а интересно ли, Алёша? Только правду! Мне почему-то так хочется рассказать вам всю свою жизнь. Сама не знаю почему. Странно, так ещё никогда у меня не было. Проснусь и всё про вас думаю. Затем начну вспоминать мирные годы. Было ли всё это со мной? За что мне, обыкновенной девушке из далёкого вепсского села, выпало счастье жить в Ленинграде? И вот теперь мой Ленинград при смерти, — прошептала Аня. — Может быть, то, что я должна буду скоро сделать, поможет ему.
— Чувствуется по всему, что готовится большое наступление, — отозвался Алёша. — Вот и вас посылают. Не зря, видно. Мы сверху усиленную разведку ведём, ищем слабые места в обороне противника. «Важна каждая немецкая пушка, каждый блиндаж», — сказал нашей эскадрилье две недели назад командир полка. Скорее бы людей вызволить из блокады, накормить, обогреть.
— Мы в Сегеже зимой много раз ходили дрова грузить для ленинградцев. Придут из райкома комсомола: девушки, надо, — вот мы после работы и спешим. Раз меня бревном придавило, в товарняке, сверху как покатилось на меня! Ничего, отлежалась, только нога с тех пор по ночам ноет. Спрашиваю у машиниста паровоза — можно что из продуктов принести? Тот смеётся: по озеру, говорит, поезда не ходят. Довезём до Ладоги, а там по льду на трёхтонках. Сказал, что рыбу от нас возят, оленье и лосиное мясо. Вроде даже оленей живых перегоняли. Премию надо дать тем, кто придумал такое.