Кинофильмов не пересчитать, сколько пересмотрено: «Ущелье Аламасов», «Истребители», «Горный марш» — там один вражина из маузера свои инициалы выбивал, выстреливал пулями на стенке вагона. Я потом тоже из мелкашки пыталась на стрельбище, да не очень вышло, хотя в Ленинграде я получила уже взрослый большой значок «Ворошиловского стрелка». К маме увезла, там оставила.
Однажды был у нас культпоход в кинотеатр на Невском проспекте, показывали «Ленин в 1918 году». Ильича играл замечательный артист Борис Щукин. Так здорово у него всё выходило — ну, прямо живой Ленин. Закончился фильм, и вдруг в зале перед экраном появился этот самый Щукин, уже без грима, в другом, конечно, костюме. Что тут сотворилось, мы все ладони отбили, еле он нас успокоил. Рассказывал, как всё узнавал про Ленина, как изучал его походку, жесты, как голову тот любил наклонять, как учился картавить, кепку носить под Ленина. Уж так интересно говорил, так говорил! Я маме рассказывала, да она не всё понимает, ей кажется, что кино — так это всё взаправду, там настоящие те самые люди, а не актёры.
Ну, да ладно. Рядом с нами на Моховой был ТЮЗ — театр для детей. Актеры там молодые, весёлые. Мы с ними подружились, и они над нами шефство взяли — приглашали бесплатно на премьеры, драмкружок у нас вели, струнный оркестр затеяли. Вот я туда и записалась. Ходила, ходила — не столько из-за гитары, сколько из-за руководителя. Олегом его звали, высокий, глаза синие, как незабудки, русые волосы волнами.
Он мне объясняет, на какие лады пальцы класть, а я ничего не понимаю, оглохла, краснею, взглянуть на него боюсь.
По воскресеньям были танцы, Олег там всегда пропадал. Танцы я не люблю. Смешно, ей-богу. Обнимаются при всех, ну где такое есть в природе? Мне не нравилось, и всё тут, не переубедить меня. Топчутся, хихикают. Вот пляска — иное дело, как Марийка наша, тут удаль, азарт, кураж, тут характер как на ладони виден. И всё же кружилась я на танцах, было. Странно, неужто это я бегу по Кирочной белой ночью, белое платьице, белые прорезиненные балеточки, начищенные зубным порошком. Бегу на танцы, опаздываю, и жарко мне, потно, душно. Неужто это я стою, а Олег хочет обнять меня при всех, а я не знаю, куда руки деть, и упираюсь ему в грудь, а глаза мои всё вниз да вниз?
Потом началась финская война, Олег ушел добровольцем. Убили его под Выборгом. Так что не вышло у меня с первой любовью.
Утром Аня встала как всегда первой, прибежала на берег реки, на любимый сухой пригорок и засмеялась — внизу на песочке сушилась лодка, та самая, о которой она говорила Алёше. Её вытащили где-то час назад, она уже успела подсохнуть. Аня искупалась, растёрлась полотенцем и подалась прямиком в столовую. Алёша и Степаныч только что позавтракали, Алексей веселил собравшихся официанток, вынимая длинными узкими пальцами то у одной, то у другой из-за уха белый целлулоидный шарик. Затем он щёлкал себя по надутой щеке и доставал шарик изо рта. Увидев Анну, Алексей поперхнулся, шарик выскочил у него из рук и, мелко пританцовывая, покатился под столами, за которыми сидело несколько глазевших техников в замасленных комбинезонах.