— Слышно было бы, — тихонько ответила Клава. — Если пушки наши громыхнут, в штабе стёкла заиграют, — усмехнулась она и, уткнувшись в толстую тетрадь, заскрипела пером.
Ориспяя ценил красивый почерк Клавы, всегда находил повод похвалить её за это, но всё же чаще отмечал барышню Мяккинен, так он любил называть Женю, за то, что она меньше других ошибалась при заполнении паспортов, а значит, меньше уходило бланков.
Лишь через час вышел с гостем Ориспяя, услужливо открывая перед ним дверь и покорно склонив голову. Тихим и озабоченным он вернулся в свой кабинет. Таким его Женя ещё не видела. Все вокруг знали — Ориспяя ни перед кем шапку не ломает, ровен всегда со всеми, говорит, не повышая тона и не лебезя. Высокий, крепкий, словно влитый в серый офицерский френч, всегда в начищенных высоких сапогах, в фуражке, заломленной седлом на немецкий манер, он был здесь, в Шелтозере, хозяином, первым лицом. Часто местные люди, видя его силу, уверенность, называли капитана господином правителем, господином начальником, и Ориспяя не протестовал, понимая, что он ближе к сельчанам, чем другие его коллеги. Многих в своём районе он уже знал в лицо, знал по имени, по фамилии, не гнушался перекинуться парой слов, спросить, нет ли в чём нужды. Если надо было помочь, скажем, достать дефицитный красный стрептоцид или выделить лошадь для вспашки огорода, которую сельский староста почему-то никак не хотел давать, Ориспяя вмешивался в дело, иногда при людях делая внушение и даже разнос тому же старосте или полицейскому за чёрствое отношение к вепсам — младшим братьям финнов, как он любил говорить.
Ориспяя принял должность начальника штаба с большой внутренней радостью, и не потому, что получил беспредельную власть здесь, в маленьком княжестве вепсов, так он величал Шелтозерье, а потому, что видел свою высокую миссию в деле слияния карел и вепсов в единый монолит дружбы и силы с последующим объединением под крылом Великой Финляндии от Балтики и Онего до далёкого Урала. Он видел перед собой серьёзную, длительную работу, понимая, как много преуспели большевики в сфере экономики, но более всего в идеологии. Это последнее занимало все его мысли, не давало покоя. Продумав до тонкости, как ему казалось, все модели поведения, Ориспяя выбрал давний метод, метод кнута и пряника, правда, поменяв их местами. В его тактике на первом месте был всегда пряник. Многое он прощал этим вепсам, делая вид, что что-то не понимает в национальных традициях, многое относя за счёт извечной нерадивости, о которой рассказывал ему, ещё гимназисту, его любимый учитель, в прошлом веке объездивший с купеческими обозами всё побережье Онежского озера.