Позже –
Ох, Д., сейчас четверг, девять часов утра, и я сильно распереживалась из-за этого письма. Прошлой ночью я «заменила» тебя апельсиновой свечкой, потому что мне показалось, ты перестал меня слушать. Но мне все так же необходимо, чтобы ты меня слушал. Потому что – разве ты не видишь? – никто этого не делает. Я полностью нелегитимна.
Прямо сейчас Сильвер в Лос-Анджелесе, в твоем университете, зарабатывает две тысячи пятьсот долларов, рассказывая о Джеймсе Клиффорде. Позже вечером вы с ним где-нибудь выпьете и он отвезет тебя в аэропорт: тебе предстоит выступать в Европе. Кто-нибудь спрашивал моего мнения о Роне Б. Китае? Оно представляет хоть какую-то ценность? Ведь меня не просили им делиться, мне за него не заплатили. На свете не так много вещей, к которым я отношусь серьезно, и поскольку я легкомысленная, поскольку я женщина, большинство людей думает, что я довольно тупая. Они не понимают, что я жидовка.
КОМУ ПОЗВОЛЕНО ГОВОРИТЬ И ПОЧЕМУ? – написала я на прошлой неделе. – ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ ВАЖНЫЙ ВОПРОС.
Сильвер пробудет неделю в Калифорнии, и я пишу тебе из квартиры на углу Седьмой улицы и Авеню Си, где я живу в независимой бедности, которую с двенадцати лет считаю принадлежащей мне по рождению. Мне не приходится ломать голову над тем, где взять денег, или мечтать, что мой капитал приумножится за ночь. Мне не приходится заниматься грубой унизительной работой (если ты девочка, грубая работа всегда оказывается унизительной) и притворяться, что я верю в свою карьеру в третьесортном мире экспериментального кино. После того, как я построила академическую/культурную карьеру своему мужу и инвестировала все его деньги, мне хватает на жизнь, если я не трачу слишком много. И, к счастью, мой муж очень разумный человек.
У меня есть гениальные друзья, с которыми я могу говорить (Айлин, Джим и Джон, Кэрол, Энн, Ивонн) о писательстве, об идеях, но у меня нет (и так никогда и не появится? Опыт с письмами настолько личный, что это сложно представить) другой аудитории. И все равно я не могу прекратить писать хотя бы на день – я делаю это, чтобы выжить. В этих письмах я впервые пытаюсь говорить об идеях, потому что чувствую в этом необходимость, а не с целью кого-то позабавить и развлечь.
Наступила весна, и мне хочется немного рассказать тебе об этом районе, о мире снаружи: крошечные испанские садики с полуразрушенными беседками, построенными на свободных участках земли, раздолбанные дороги, пуэрториканское националистическое кафе «Аделас». Здесь есть мексиканская булочная и мясная лавка, бананы стоят пятнадцать центов за штуку, а белые живут тут не выказывая алчности и не демонстрируя свой достаток. В булочной на углу Авеню Cи и Девятой улицы продаются торты самых невероятных цветов. Я начала носить нижнее белье зелено-розового цвета, как Гватемала. И несмотря на то, что это письмо навевает грусть, я здесь очень счастлива.