В тот вечер из меня будто что-то высосали, а встреча с Дэвидом Дрюлоу это что-то восполнила. Мы встретились глазами в очереди в ресторане. Окинув его взглядом, я приняла его – ох – за программиста из Амхерста, с которым можно пообщаться минут сорок о восстановлении загородных домов. А он оказался гением, который читает на латыни, испанском, французском и языке майя и верит, что Крисси Хайнд и Джимми Хендрикс – воплощения Иисуса. Пока Дэвид Дрюлоу ездил по стране, собирая средства на иезуитскую миссию на гватемальском побережье, домом ему служила складская ячейка в Санта-Фе, в штате Нью-Мексико. Будучи не просто последователем теологии освобождения, он считал церковь единственной силой, еще способной сберечь следы майянского уклада жизни. Разумеется, Дрюлоу читал «Тяжесть и благодать» Симоны Вейль. У него было первое плоновское издание книги. Он с трепетом вспоминал, как нашел его в Париже. Несколько часов мы говорили о жизни Вейль, активизме и мистицизме, Франции и профсоюзах, иудаизме и Бхагавад-гите. Я рассказала ему о заставке к моему названному в честь книги Вейль фильму, которую я снимала в Коламбусе… Камера проезжает над картами средневековых сражений, на них наложены целеуказания воздушной разведки времен Второй мировой… история в постоянном движении, проступающая сквозь кожу настоящего. Встреча с Дэвидом Дрюлоу была будто чудом, доказательством, что в мире еще есть что-то хорошее.
Там, в Коламбусе, Билл Хорриган, куратор медиаискусства в Центре искусств Векснера, спросил, на что я «на самом деле» живу. Я платила за себя в ресторанах и водила новую машину, и, понятное дело, в легенду о преподавании в школе искусств никто не верил. «Все просто, – ответила я, – я беру деньгу у Сильвера». Смущало ли Билла то, что такая маргинальная несексуальная баба, как я, не жила на улице? В отличие от его любимиц Лесли Торнтон и Бэт Би, я была проблемной и не милой, и вдобавок ко всему Плохой Феминисткой.
О, Билл, видел бы ты меня в Нью-Йорке в восемьдесят третьем, блюющую посреди улицы. Вся синюшная от истощения, я лежала под капельницей в отделении для малоимущих при больнице Бельвю, не зная, что со мной не так, ведь обязательная страховка не покрывала анализы.
«Мы с Сильвером – марксисты, – объясняла я Биллу Хорригану. – Он берет деньги у людей, которые мне бы денег не дали, и передает их мне». Деньги – абстрактны, их распределение в нашей культуре основано на ценностях, которые я отрицаю, и тут я поймала себя на головокружении от противоречий – единственное удовольствие, которое остается, когда решила, будто знаешь все лучше других.