Потом они легли на матрас в комнате Сильвера и начали трахаться. В этот раз все было по-настоящему: спонтанный прилив нежности и страсти, и когда он заканчивается, они отдыхают и начинают вновь, и никто из них не произносит ни слова.
ПРИЛОЖЕНИЕ N: СИЛЬВЕР БЛАГОДАРИТ ДИКА ЗА СВОЮ НОВООБРЕТЕННУЮ СЕКСУАЛЬНОСТЬ
Турман, Нью-Йорк
Четверг, 12 января 1995 года
Дорогой Дик,
это Шарль Бовари. Мы с Эммой живем вместе уже больше девяти лет. Всем известно, чем это чревато. Страсть становится нежностью, нежность – рыхлой. Секс свертывается до трепетной близости. Мы могли жить без него месяцами, а когда он случался, то был коротким, скомканным. Неужели желание меня покинуло? Или, может, дело в уязвимости, которая приходит вслед за близостью, я не знаю. Главным итогом стало то, что меня навсегда покинули блистательные стояки минувших дней.
Эмма часто советовала мне обратиться к сексологу. Было видно, что ей доставляла некое удовольствие сама идея отправить старого белого мужика в ремонтную мастерскую после того, как она годами подтачивала его наиболее естественные инстинкты.
С годами у Эммы появилось сильное желание переделать мою столь прославляемую в Нью-Йорке сексуальность во что-то менее фуколдианское и завладевающее, в нечто ограниченное, послушное, членосъеженное. И я поддавался. Мы с Эммой бросили вызов столетиям мужского превосходства и хуецарствия. И вот я распластан на кровати (пассивнее, чем полагалось женщинам), готовый к тому, что Эмма овладеет мной с помощью своего твердого члена желания. Но вскоре это перестало ее удовлетворять. Я не реагировал. (Ее подкаты никогда не казались мне достаточно искренними.) С этого-то и началась постепенная детумесценция моей некогда блистательной эрекции.
Секс стал коротким и каким-то ватным. Эмма, в начале заведенная проектом, теряла терпение из-за моих неуклюжих порывов. Мы все реже занимались сексом, делая вид, что это неважно. Наша дружба крепла, наша любовь росла, и секс заменяли более значимые социальные стремления: искусство, карьера, недвижимость. Конечно, порой подкрадывалась тревожная мысль, что пара без секса и не пара вовсе. И ровно в тот самый момент, Дик, когда мы убедили себя, что жизнь без секса лучше, ты предстал перед нами ангелом милосердия.
Поначалу влюбленность Эммы больно ударила по тому, что осталось от моего самолюбия (и именно благодаря тебе я готов признать, что самолюбие существует и оно важно; разве можно без него быть американцем?). Наша сексуальность проявилась в новом эротическом действии: мы начали писать тебе, Дик. Разве не все письма – это письма о любви? С тех пор как я начал писать тебе письма, Дик, я начал писать любовные письма. Я не знал того, что мои письма